Наконец моряк махнул им рукой, но как-то неуверенно, словно не понимая, что он видит и куда зовет.

Когда Шерон вышла на открытое пространство, то у нее создалось впечатление, словно она оказалась в летнем вечере. Ласковом, как медовый клевер. Солнечные лучи нежно касались ее щек и лба, а ветерок, успокаивающе трогавший пряди у лба, доносил ароматы нагретой за день земли, далекой реки и черники.

Свет сочился из купола, словно вода, и казался материальным. Оседал на коже, стекал по ней. Алебастр и апельсин. Белый и оранжевый.

Постройка походила на опрокинутую чашу, которой неизвестное существо, вне всякого сомнения бог – накрыл пришедших сюда. По сравнению с ее размерами люди казались не больше муравьев.

А может, и меньше…

Масштабы такие, что Шерон за раз не смогла охватить взглядом это место. Свет гладил ее кожу, и внезапно к ней пришло осознание, что она ощущает его не телом, а даром. Тем, что с ней всегда.

Даром некроманта.

Перед ней было настоящее волшебство. Магия великих волшебников, исчезнувшая из мира вместе с Тионом.

Не злая и не добрая.

Она… просто находилась здесь. Наполняла это необычное место, как вода наполняет бассейн. Но Шерон не смогла бы ею умыться, в ней искупаться или тем паче напиться ею. Указывающая ощущала воду и… только.

На мгновение промелькнула мысль – а смог бы Мильвио сделать с этим хоть что-то?.. И еще она вспоминала беседу с Бланкой. Когда они спорили: а может ли быть так, что все волшебство – едино? И лишь то, как черпает его носитель дара, меняет суть силы? Шерон ощущает таланты Лавиани. Лавиани может читать знаки, которые оставляет Шерон. И она чувствует, как с помощью статуэтки госпожа Эрбет делает… нечто. Не понимает, как такое происходит, но чувствует!

Впрочем, мысль появилась и была загнана в самый дальний уголок сознания. Сейчас не время и не место.

Громкий звон, странная мелодия привлекли внимание Шерон. Она не смогла бы описать ее. Металлический дождь? Ветер, играющий среди высохших бамбуковых палочек? Стеклянные безделушки, перебираемые чьими-то ловкими пальцами?

Из прорези в стене, высоко, ярдах в ста над ними, потоком выкатывались шары, каждый размером с голову взрослого мужчины. Сперва указывающая сочла, что они сделаны из мрамора, но потом поняла, что это какой-то иной минерал, куда более твердый.

Шары падали на пластины из такого же материала, которые были разной длины, разной ширины и толщины – закреплены на разном расстоянии друг от друга.

Отскакивая от них, шары попадали на следующие плоскости, катились по желобам, ныряли в воронки, чтобы скрыться в стене, подняться наверх и снова упасть.

Раз за разом. Бесконечно. Тысячи лет.

Они создавали притягательную, легкую, идеально подходящую для этого места мелодию.

Халез, словно забыв о женщинах, двигался вдоль стены, уходя все дальше, к музыке. Шерон шагнула за ним, но Бланка сказала:

– Близко не подходи. Может быть опасно. Нити там скручены так сильно, что я почти не могу различить их.

– Они довольно далеко для твоего зрения.

Улыбка была ей ответом.

– Ты лгала, – поняла Шерон.

– Нет… просто не говорила всего. А здесь границы моего зрения сильно раздвинулись. Ты ведь чувствуешь это, да? – Рука госпожи Эрбет коснулась воздуха, света, и Шерон ощутила слабую щекотку в груди. – Нитей так много, что я, пожалуй, смогла бы соткать из них прекрасный ковер, будь у меня время и желание.

– Насколько далеко?

– Весь зал.

– И даже потолок? – По мнению указывающей, до него было три, если не четыре сотни ярдов.

– Весь. Зал.

Шерон не стала скрывать раздражения:

– О чем еще ты не рассказываешь?

– Я не вру без причины. А причин врать сейчас у меня нет. Я уже успела понять, кто мой друг, а кто враг. Мы вместе.

Шерон несколько мгновений смотрела на рыжеволосую женщину, которая была выше ее ростом.

– Ладно, – наконец произнесла она. – В этом есть плюс. Мне не надо беспокоиться, что ты словно мышонок, который видит не дальше коробки, в которую его поместили. Можешь идти без моей помощи.

– Пока не покинем это место. Затем мышонок снова окажется в коробке.

– Но, как я полагаю, не в такой маленькой, как мне думалось.

Вновь улыбка.

Она увидела, чем занят контрабандист. По полу были рассыпаны широкие золотистые кругляши, и он, стоя на коленях, собирал их. Поднял на Шерон взгляд, ухмыльнулся, сказав:

– Похоже, мы даже с прибылью. Присоединяйтесь.

– Все твое. – Бланка прошла по золотым монетам, и указывающая, для вида держащая ее за руку, пошла следом.

– Я надорвусь.

– Ну, тогда стоит подумать о том, чтобы не жадничать. Я бы вообще их не трогала.

– Не верю я в проклятья. – Жадность пересилила страх.

Шерон не стала отвечать, так как заметила людей.

Некоторые стояли, некоторые сидели. Неощутимый ветер играл с их волосами и мраморными кружевными плащами, наброшенными на плечи.

Их было семеро, и указывающая сразу поняла, кого видит перед собой.

Четыре брата и три сестры.

Одна и Шестеро и… зверь.

Она сразу же узнала Мерк, хотя во сне и не видела ее лица. По длинной гриве непокорных волос. По росту и гибкой, прекрасной фигуре.

И по браслету.

Тзамас стояла, уперев кулак левой руки себе в бедро, и Шерон подошла ближе, придирчиво изучая лицо первого некроманта этого мира.

Сколь красива женщина была телом, столь же некрасива лицом. Слишком маленький нос и тяжелый подбородок. Все углы точно вырублены каменным топором: скулы, челюсть, сжатые губы, лоб, глазницы. Это придавало жесткий вид самой младшей из Шестерых. И в то же время она казалась совершенно несчастной, потерянной, неуверенной. С мольбой смотрела на мужчину, который словно бы не желал встретиться с ней взглядом.

Этого она тоже уже знала. Широченные плечи, всякое отсутствие шеи, высокий лоб и глубоко запавшие глаза. Мальт. Таувин. Тот, кто остался среди мертвых на бледных равнинах Даула. В руках он держал колокольчик. Она увидела на предмете знаки Шестерых, отлитые кричащие человеческие лица, танцующие люди с распахнутыми ртами и буквы старого наречия, гласившие: «Лишь достойные услышат мою песнь».

– Знаешь, кто это? – спросила Бланка. – В смысле, кто из них кто? Статуи у храмов совсем иные, не похожи на эти.

– Как ты их видишь?

– К сожалению, без множества деталей. Но нити складываются в лица.

– Мерк, – представила Шерон ту, что когда-то создала ее браслет. – Мальт. А это, надо полагать, Мири.