– Прекрати! – крикнула Керстин.

Мраморная ступка с грохотом приземлилась на стол возле самой руки Стеллы.

– Пей, – сказала Керстин. – Выпей кофе.

Она поставила на стол несколько свечей и села. Нож она все время держала в руках.

– Я хочу дать тебе шанс все исправить, Стелла.

– Что я должна сделать? – спросила она.

– Попроси у нее прощения, – сказала Керстин, кивая в мою сторону.

– Прощения?

– Попроси прощения за то, что ты была такой никудышней матерью. Воспользуйся случаем. Его может больше не представиться.

Стелла ничего не сказала. Вместо этого она медленно поднялась, взяла стеариновую свечу и подошла к стене. Керстин не сводила с нее глаз. Стелла остановилась у вырезки из газеты, которая висела в рамке на стене. Половину разворота занимала фотография – портрет улыбающегося мужчины на фоне здания. Веранда у него за спиной утопала в цветах.

– Твой отец, не так ли?

Стелла обернулась, снова поставила свечу.

– Рогер Лундин. Он знал, что ты натворила, и хотел сообщить полиции. Но он умер. Так и не успел рассказать.

– Он был предатель, – сказала Керстин. – Пьяница, как и моя мамаша. Зачем он забрал у меня мою девочку? Ее совсем не нужно было хоронить. И, к счастью, она вернулась ко мне.

О чем она говорила? Что за девочка и почему ее не надо было хоронить? И какое все это имело отношение ко мне?

Стелла порылась в кармане джинсов. Достала что-то и положила на стол перед Керстин.

– Это и есть твоя девочка? Это Изабелла?

Тут я увидела, что это фотография, которую я нашла дома в тумбочке письменного стола. Не понимаю, каким образом она попала к Стелле.

Керстин посмотрела на фото.

– Настоящая Изабелла, – мягко сказала Стелла. – Твоя дочь.

– Моя девочка, – отозвалась Керстин. – Моя любимая доченька.

– Твоя доченька, Керстин. Не моя. Не Алиса. Это и есть настоящая Изабелла, не так ли?

Керстин подняла глаза и вопросительно посмотрела на Стеллу.

– Настоящая Изабелла, – ответила она и указала на меня ножом, – вот тут сидит.

– Меня зовут не Изабелла, – ответила я. – И я должна была жить со Стеллой. Ты украла меня у моей мамы. Ты украла мою жизнь.

Керстин обернулась ко мне.

– Это неправда. Все, что ты говоришь, – ложь, – прошептала она.

– Это ты лжешь. Ты все время лжешь. Все, что ты говорила, – неправда. Все! Вся моя жизнь – сплошная ложь. Я всю жизнь прожила с психопаткой. С убийцей.

Керстин произнесла умоляюще:

– Я люблю тебя, Изабелла! Но ты меня никогда не любила. Как я ни старалась, как ни убивалась ради тебя.

Стелла выхватила из кармана камень. Она кинулась к Керстин, метя ей в голову. Керстин увернулась и успела ткнуть ножом ей в руку. Стелла вскрикнула и выронила камень. Зажав руку другой рукой, она с ненавистью посмотрела на Керстин.

Керстин встала у меня за спиной. Нож она приставила мне к горлу. Острие коснулось моей кожи.

Стелла

Алиса сидела, как парализованная. Побелев как мел, она смотрела на меня расширившимися от страха глазами. Лицо ее покрывали синяки, на лбу был приклеен пластырь. Детский разноцветный пластырь – он был маловат для раны. Керстин стояла, приставив нож к ее горлу. Я должна была ее чем-то отвлечь.

– Мне важно узнать одну вещь, – сказала я, поднимая руку и зажимая рану левой рукой.

– Что ты хотела узнать?

– Изабелла похоронена там, где стоит косуля?

Керстин схватила Алису за руку выше локтя и потащила ее за собой, направляясь к двери.

– Возьми лампу. Я покажу тебе.

Держа нож у шеи Алисы, она вышла. Я взяла керосиновую лампу и последовала за ними.

Небо было словно гигантский купол из черного стекла. Звезды блестели, как осколки льда. Холодный ветер налетал с моря, пар вырывался у нас изо рта. Мы молча шли рядом в темноте. Крестин держала Алису между нами, крепко вцепившись ей в руку. Свет луны отражался на лезвии ножа. Ни на мгновение Керстин не опускала нож, он все время был направлен в горло моей дочери. Я ничего не могла сделать. Это было слишком рискованно. Как далеко была готова зайти Керстин?

Правая рука была практически выведена из строя. Мне было трудно шевелить пальцами, боль становилась все сильнее. В ране жгло, жжение распространялось дальше в локоть и по всей руке. Керстин бросала на меня подозрительные взгляды, но я делала вид, что не замечаю их. Я не знала, сработает ли это, но пыталась делать вид, что не собираюсь больше бороться. Керстин наверняка надеялась, что я догадаюсь, куда она увезла Алису, и последую за ними в «Страндгорден». Но что будет происходить теперь, невозможно было предугадать.

Мы пришли туда, где над обрывом стояла косуля. Полная луна освещала море, ветер рвал ветки деревьев, мои волосы и одежду.

– Чудесное место, – сказала Керстин. Голос у нее был довольный, словно мы вышли на вечернюю прогулку и обнаружили место, откуда открывается прелестный вид.

Косуля смотрела на море. Керстин заставила Алису опуститься на землю рядом с ней, сама села на корточки и погладила статую по спине, а затем снова поднялась. Она указала ножом в сторону моря.

– Там она покоится. Моя девочка.

Я поставила керосиновую лампу на землю, попыталась выпрямить правую руку. Боль стала сильнее, пальцы не слушались.

– Как она умерла? – спросила я.

– Она все спала и спала. Так и не проснулась. Папа не понял. Он отплыл на лодке от берега и сбросил ее в воду. Но я забрала назад то, что принадлежало мне.

Керстин посмотрела на Алису, потом на меня.

– Она стала моей. Моей Изабеллой, которая вернулась ко мне.

– Алиса никогда не была твоей, – возразила я. – Ты украла ее из коляски, когда она спала.

Керстин схватила Алису за волосы и заставила ее подняться. Алиса вскрикнула, схватилась за голову.

– А ты никогда не была ее матерью, – зло прошипела Керстин. – Она и знать тебя не желает. Она хочет, чтобы ты исчезла и оставила нас в покое.

Я подошла ближе.

– Мы любим друг друга, – сказала Керстин и отступила назад, обхватив Алису одной рукой за шею, а второй приставив к ее горлу нож. – Она мое дитя. Я ее мама.

– Тогда опусти нож. Ты делаешь ей больно.

– Ты по-прежнему смотришь на всех свысока. Ты не заслуживала ее тогда, не заслуживаешь и сейчас.

Мы стояли у самого обрыв. Алиса смотрела на меня, и в ее взгляде я прочитала все. Это конец.

Изабелла

Нож царапнул кожу у меня на шее. Затаив дыхание, я чувствовала, как заточенное острие прижимается к горлу. Я не хотела умирать.