– Спасибо тебе, – я наклонилась к ней и шепотом попросила: – Расскажи мне про лорда Дарнли.

Она округлила глаза.

– Королева от него без ума. Если не считать сьёра Нико, он единственный мужчина, достаточно высокий и достаточно сильный, чтобы как следует поднять и крутануть ее в танце.

– Он и впрямь высокий.

Мэри обернулась через плечо, чтобы увериться, что нас более никто не слышит.

– По-моему, сьёру Нико он не нравится. Но скажи мне, это правда? Правда, что вы со сьёром Нико поженитесь, как только тебя разведут с Рэнноком Хэмилтоном?

Я заколебалась. Мне все еще было странно – ведь меня воспитали католичкой – как это – я разведусь, да потом еще сразу же выйду замуж за другого. Но мой брак с Рэнноком Хэмилтоном был заключен по протестантскому обряду в соответствии с гражданским правом, и по гражданскому праву мог быть расторгнут. Я жила в новом мире, и мне не оставалось ничего другого, как подчиняться его законам.

– Я бы предпочла поговорить о твоей свадьбе, – честно сказала я. – Или о свадьбе королевы. Не могу поверить, что она и в самом деле вознамерилась выйти за лорда Дарнли. Что скажут о таком браке Морэй и Мэйтленд? И как отреагирует королева Англии – ведь Дарнли – английский подданный, не так ли?

Мэри Ливингстон насмешливо рассмеялась.

– Он не по душе никому из нас, кроме разве что Риччо, который ему друг-приятель. Но королева не желает слышать о нем ни одного дурного слова. Постарайся сказать ей, что он самый лучший и самый красивый мужчина из всех, которых тебе доводилось видеть. И…

– Марианетта, – сказала королева. Когда она того желала, ее нежный голос мог быть резким и властным. – Хватит вам шептаться с Ливингстон. Подите сюда и предскажите мне будущее по цветам.

Я еще раз обняла Мэри Ливингстон и покорно подошла к столу королевы.

– Я вся в вашем распоряжении, мадам, – сказала я. – Но сейчас еще слишком рано. Возможно, через несколько недель, когда распустятся первые цветы, я смогу…

– Мы не хотим ждать до весны, – промолвила королева, сдвинув свои тонкие брови. – Наверняка какие-то травы и сейчас растут в огородах, защищенных от морозов. Во Франции у нас были оранжереи, где даже в самое холодное время года было полно роз и лилий.

– Возможно, это знак, ниспосланный свыше, любовь моя, – Дарнли повернул голову и лениво посмотрел на меня. Он был одет очень богато, но на его камзоле виднелось пятно от вина, а кружева на одной из манжет были порваны. – Мистрис Марианетта может демонстрировать свое искусство, только когда есть цветы, а сейчас их нет. Ergo[94], как сказал бы Аристотель, тебе не суждено заглянуть в будущее через ее чтение по цветам.

– В данном случае, mon cher[95], Аристотель был бы неправ. Талант Марианетты не имеет себе равных – она предсказала, чем закончится мятеж графа Хантли всего лишь по нескольким листьям и цветам. Есть один цветок…

Она замолчала и со значением посмотрела на меня.

Я ясно, как будто это случилось только вчера, увидела ее в обнесенном стеною саду в Грэнмьюаре.

Она повернулась ко мне и вытянула руку с цветком. У него был длинный, покрытый черно-фиолетовыми крапинками стебель, продолговатые листья с глубокими зазубринами и на конце – кисть желтых цветков.

– …один цветок, – продолжила она, – на который Марианетта непременно должна взглянуть еще раз – я этого требую – дабы проверить, правильно ли она прочла его значение.

– Ну, если это касается брака, – с бесцеремонной грубостью сказал Дарнли, – то я не поверил бы ни единому ее слову. Как-никак, мистрис Марианетта интересуется не заключением браков, а, напротив, их расторжением.

Когда-то, в далеком прошлом я бы ответила ударом на удар: «Быть может, милорд, по поводу заключения браков и их нюансов мне лучше обратиться к содержателям кабаков на Хай-стрит?» – но я хорошо усвоила уроки жизни при дворе и проглотила свой язвительный вопрос. Вместо этого я спокойно сказала:

– Брак, заключаемый королевой, выше и важнее брака, заключаемого подданным, настолько выше и важнее, что к нему следует отнестись совершенно иначе, не правда ли, милорд?

Королеве, это, разумеется, понравилось. Дарнли посмотрел на нее, потом на меня, потом опять на нее, и уголки его изогнутых, как у херувима, губ капризно опустились.

– Вся эта возня с цветами – не что иное, как колдовство, – брюзгливо сказал он. – Подозреваю, что ваша драгоценная Марианетта знает много больше, чем она вам сказала.

Королева засмеялась и погладила его по щеке, словно раскапризничавшегося ребенка.

– Я с нетерпением жду момента, когда она расскажет все, что знает, mon cher, и вы должны тоже сгорать от нетерпения.

Королева позволила мне удалиться лишь через несколько часов после ужина. Когда я вернулась в наши покои под южной частью крыши дворца, и Майри, и Китти спали, а Дженет и тетушка Мар колдовали над рулоном розового атласа, коробкой жемчуга и головным убором из серебряной парчи, которые явно были посланы мне швеями Мэри Ливингстон. Я чувствовала себя усталой и одинокой, и мне совершенно не хотелось стоять как столб перед камином и ждать, пока Дженет и тетя Мар станут обертывать меня эти розовым атласом и выбирать фасон будущего наряда.

Я скучала по Нико. Я невероятно по нему тосковала.

В дверь кто-то осторожно поскребся. Я вздрогнула. Тетушка Мар как раз закалывала складку, и булавка глубоко вонзилась в мое плечо.

Но это был не Нико, а Джилл.

– У меня есть послание для вас, хозяйка, – сказал он. – От хозяина.

На одно ужасное мгновение я подумала, что он имеет в виду Рэннока Хэмилтона. Должно быть, он увидел, как вся кровь отхлынула от моего лица, потому что он быстро сделал шаг вперед, встал передо мною на одно колено и сказал:

– От мастера Нико, а не от того, прежнего.

– Спасибо святому Ниниану, – крестясь, сказала тетушка Мар. – Ринетт, вытяни руку, у тебя идет кровь – так можно испачкать этот прекрасный атлас.

Я вытянула руку.

– Где послание? – спросила я. – Где ты его видел, Джилл? И почему он не пришел сам?

– Я его видел в конюшне, хозяйка, я туда ходил, чтобы, значит, удостовериться, что Лилид и Диаманта хорошо кормят. Он сказал что-то вроде того, что ему не вынести, коли он разок свидится с вами и тут же вас покинет, так что лучше не видаться вовсе. Только он это сказал как-то по-другому – вроде как стихами.

Я невольно улыбнулась, представив себе, как Нико цитирует поэзию ничего не понимающему Джиллу.

– А где его послание? – спросила я.

– Он наказал мне запомнить его и все время повторять, пока не будет отлетать от зубов. И, значит, сказал, что не осмеливается его записать, потому что боится, как бы его у меня не отняли.