Последний лоскут человеческой плоти упал с кошмарного существа, открыв наконец его истинную внутреннюю сущность. Вскрикнув от ужаса, Юлиан отшатнулся, ибо он взглянул в этот миг в лицо самого зла. Он увидел морду летучей мыши, изогнутые уши, длинные челюсти, малинового цвета глаза. Вампир смеялся над ним, и хохот его подобен был лаю огромного пса, а во рту за сплошной стеной зубов шевелился блестящий ярко-красный раздвоенный язык. И тут, словно кто-то раздул гигантские кузнечные мехи, пламя взревело, взметнулось кверху, и видение вмиг почернело, рассыпалось на сотни тлеющих углей.

Покрытый потом, дрожащий с головы до ног Юлиан проснулся и сел на кровати. И как будто за тысячи миль донесся до него в последний раз далекий и слабый голос Тибора:

«Отомсти за меня, Юлиа-а-а-а-н!..»

Он поднялся, покачиваясь на дрожащих ногах, подошел к окну и выглянул. За окном стояла ночь. И присутствовал чей-то разум... Человек... Он наблюдал... Он ждал...

Пот на теле Юлиана мгновенно высох, ему стало холодно, но тем не менее он остался стоять. Страх и ужас уступили место ярости и ненависти.

— Отомстить за вас, отец? — наконец прошептал он. — О, я непременно сделаю это!

В блестящих черных стеклах окна он вдруг увидел свое отражение, будто пришедшее из ночного кошмара. Но Юлиана оно нисколько не удивило и не шокировало. Его внешность теперь означала лишь то, что его превращение полностью завершилось. Он взглянул туда, где в тени зарослей живой изгороди виднелись неясные очертания темной фигуры... и усмехнулся.

Эта усмешка словно приглашала шагнуть за врата ада...

* * *

У подножия крестообразных холмов сгрудились в кучу Кайл, Квинт, Кракович и Гульхаров. Они стояли вплотную друг к Другу, словно пытаясь согреться, хотя на улице было совсем не холодно.

Огонь почти потух, ветер, поднявшийся вдруг и невесть откуда взявшийся, внезапно стих, замер словно дыхание неведомого великана. Полускрытые клубами дыма фигурки людей двигались вверх и на восток по склону, не позволяя огню распространяться дальше. Закопченая, одетая в комбинезон неуклюжая фигура человека выступила из-под деревьев у подножия склона и направилась к охотникам за вампирами. Это был мастер Янни Чевену.

— Вы!!! — закричал он, схватив за руку Краковича. — Вы сказали, что все дело в чуме! А вы видели это? Вы видели это... это существо, перед тем как оно сгорело? У него были глаза, рот! Оно корчилось и извивалось... оно... оно... О Боже! Боже мой!

Под слоем копоти, грязи и пота лицо Чевену было белым, как мел. Его затуманенный взгляд медленно прояснялся. Он смотрел то на Краковича, то на остальных. Мрачные лица людей отражали те же эмоции, и прежде всего невыразимый ужас, ничуть не меньший, чем тот, которым был охвачен Чевену.

— Чума, говорите, — ошеломленно повторил он. — Я никогда не слышал о такого рода чуме! Кракович высвободил руку.

— Но это была именно чума, Янни, — наконец ответил он. — Самая страшная ее форма. И считайте, вам очень повезло, что вы сумели уничтожить ее. Мы все у вас в долгу. Все и навеки!..

* * *

Дарси Кларк должен был дежурить с восьми часов вечера до двух часов ночи, но вместо этого он лежал в постели в одном из номеров отеля в Пайнтоне. По всей видимости, он чем-то отравился за едой.

Его мучили спазмы в животе и ужасный понос.

Вместо него на дежурство в Харкли-хаус поехал Питер Кин и, сменив Тревора Джордана, стал наблюдать за Бодеску.

— Там пока ровным счетом ничего не происходит, — прошептал Джордан, высунувшись из окна машины и протягивая Кину тяжелый арбалет с крепкой деревянной стрелой. — Только внизу горит свет. Все обитатели находятся в доме, во всяком случае, за ворота поместья никто не выходил. На несколько минут загорался свет в комнате Бодеску в мансарде, но затем он погас. Наверное, он ложился спать. И еще: на какое-то мгновение, но не более, я почувствовал, что кто-то пытается проникнуть в мои мысли. А после этого там стало тихо, как в гробу.

— Только нам хорошо известно, что не в каждой гробнице царит тишина и покой, — мрачно, хотя и несколько нервозно усмехнулся Кин.

Джордану его слова смешными не показались.

— У вас поистине странное чувство юмора, Питер, — сказал он и, кивнув на арбалет, добавил:

— Вы умеете им пользоваться? Давайте я его заряжу.

— Все будет в порядке, — с благодарностью кивнул Кин. — Но если вы действительно хотите оказать мне услугу, смените меня, пожалуйста, вовремя, ровно в два часа ночи.

Джордан завел машину, стараясь не очень шуметь.

— У вас эти дежурства отнимут двенадцать часов из двадцати четырех, не так ли? Мальчик мой, вас следует наказать за ненасытность. Вы вполне оправдываете свою фамилию[1]. Вы далеко пойдете, если не погибнете раньше времени. Желаю вам приятно провести ночь.

И он осторожно тронул машину с места. Удалившись на сотню ярдов от поместья, Джордан включил фары и прибавил скорость.

Это произошло всего лишь полчаса назад, но теперь Кин уже корил и проклинал себя за жадность.

— Питер, — сказал ему однажды отец, старый солдат, — никогда не спеши добровольно хвататься за то или иное дело. Если требуются добровольцы — значит, никто не хочет браться за эту работу.

В такую ночь, как эта, убедиться в справедливости этих слов было достаточно просто.

От земли поднимался туман, и воздух был насквозь пропитан сыростью. Атмосфера казалась чрезвычайно густой и свинцовой тяжестью давила Кину на плечи. Подняв воротник пальто, он приставил к глазам инфракрасный бинокль и уже, наверное, в десятый раз за последние полчаса внимательно осмотрел дом. Ничего подозрительного. В доме кто-то был, но никакого движения видно не было. Или оно было абсолютно незаметным.

После этого он тщательно оглядел все вокруг. И снова ничего не заметил. Или все-таки что-то есть? В поле зрения Кина попало слабое облако тепла, исходящее, видимо, от человеческого тела, — всего лишь сгусток тумана, который тем не менее сумели ухватить его специальные линзы. Кто это? Лиса? Барсук? Собака? Или все-таки человек? Он постарался обнаружить облако тепла еще раз, но безуспешно. Так было ли что-то, или ничего не было?

Неожиданно в голове у Кина зашумело, зазвенело, и он вздрогнул, как от удара электрического тока...

— Мерзкий индюк, шпион, отвратительный выродок! — раздался вдруг в его ушах голос.

Кин застыл, как изваяние. Что это? Что, черт возьми, все это значит?

— Ты умрешь, умрешь, умрешь! Ха-ха-ха! Мерзкий индюк, выродок!

И снова звон... И тишина...

Господи Иисусе! Кин уже понял, что это очередное проявление его неуправляемого дара. На какое-то мгновение, всего лишь на несколько секунд, он ощутил присутствие другого разума. И разум этот был охвачен ненавистью, его переполняла злоба.