Тауфаре впервые поднялся на Сивью после погребения Уэллса: тело предали земле на глазах у немногочисленных равнодушных зрителей и невзирая на проливной дождь. И в этом отношении, и в том, как торопливо были озвучены все причитающиеся молитвы, похороны Уэллса словно бы воплотили в себе все мыслимые неудобства и все мыслимое уныние. Само собою разумеется, Те Рау Тауфаре к участию в обряде не пригласили; более того, Джордж Шепард отдельно приказал ему, зловеще погрозив пальцем с выпуклыми костяшками, придержать язык на протяжении всей церемонии, кроме разве когда капеллан произнесет «аминь»: к этому хору Тауфаре так и не добавил своего голоса, ибо благословение Девлина совершенно потонуло в шуме дождя. Однако маори разрешили помочь опускать гроб Уэллса в жидкую грязь на дне ямы и бросить поверх тридцать, сорок, пятьдесят лопат мокрой земли. Тауфаре предпочел бы все проделать сам и один, потому что общими усилиями яму засыпали в два счета, и маори показалось, что все закончилось уж слишком быстро. Люди подняли воротники, прикрывая уши, застегнулись на все пуговицы, собрали перепачканные в земле инструменты и гуськом побрели вниз по слякотному серпантину обратно к теплу и свету Хокитики как таковой, где сняли пальто, и досуха вытерли лица, и сменили насквозь промокшие сапоги на домашние тапочки.

Тауфаре молча подошел к могиле друга, Девлин – за ним, сложив руки, с безмятежным лицом. Тауфаре остановился в пяти-шести футах от деревянного надгробия и воззрился на могилу – так, как если бы смотрел на смертный одр из дверного проема, опасаясь переступить порог и все-таки войти в комнату.

Тауфаре никогда не встречался с Кросби Уэллсом за пределами долины Арахуры. И уж конечно, никогда не сталкивался с ним здесь, на пустынном уступе под безжалостным небом. Не говорил ли он сам бессчетное количество раз, что хотел бы окончить дни свои в безлюдье Арахуры? Как бессмысленно, что его погребли здесь, среди людей, которые не приходились ему братьями, в земле, на которой он не трудился и которую не любил, – в то время как милая его сердцу старая хижина стоит пустой и заброшенной всего-то в дюжине миль отсюда! Тамошняя земля, и никакая иная, должна была поглотить его. Тамошняя земля должна была обратить его смерть в плодоносящую жизнь. На Арахуре, а не где-нибудь Кросби подобало обрести свое последнее пристанище, размышлял про себя Тауфаре. Скажем, на краю расчищенного участка… или рядом с крохотным садиком… или с северной стороны от хижины, на солнечном пятачке.

Те Рау Тауфаре подошел поближе – вступил в иллюзорную комнату, шагнул к подножию призрачной постели. Угрызения совести захлестнули его. Не следует ли ему все-таки исповедаться капеллану – что он, Тауфаре, невольно послужил причиной смерти Кросби? Да, он признается; и Девлин помолится за него как за христианина. Тауфаре опустился на корточки, осторожно накрыл ладонью влажную землю в том месте, где под нею скрывалось сердце Кросби, и замер так.

– «Вечером водворяется плач, а на утро радость»[45], – промолвил Девлин.

– Whatu ngarongaro he tangata, toitu he whenua[46].

– Да хранит его Господь; да хранит Господь нас, тех, кто молится за него.

Ладонь Тауфаре оставила в земле отпечаток; заметив это, он чуть приподнял руку и кончиками пальцев разровнял почву.

* * *

В издательском офисе «Уэст-Кост таймс» (Уэлд-стрит) Бенджамин Левенталь уже заканчивал справлять Шаббат. Чарли Фрост обнаружил хозяина за столом в кухне: тот доедал ужин.

Левенталь обрадовался Фросту куда меньше, чем несколькими часами раньше – Балфуру, поскольку не без оснований полагал, что Фрост пришел поговорить о наследственном имуществе Кросби Уэллса, а эта тема издателя уже изрядно утомила. Однако он учтиво пригласил молодого банковского сотрудника в кухню и предложил присесть.

Фрост, в свою очередь, и не подумал извиниться за то, что нарушил религиозный обряд: ведь он был человеком неискушенным и обряда не распознал. Он уселся за изгвазданный чернилами стол, удивляясь про себя, что Левенталю взбрело в голову состряпать такой изысканный ужин для себя одного. По свече он лишь скользнул взглядом и списал на эксцентричность хозяина.

– Я насчет наследственного имущества, – начал он.

Левенталь вздохнул:

– Дурные новости, значит. Так я и думал.

Фрост вкратце рассказал о происшедшем в Чайнатауне нынче днем и подробно расписал былые обиды Мэннеринга на А-Цю.

– А где же дурные новости? – поинтересовался Левенталь, едва гость умолк.

– Боюсь, всплыло и ваше имя, – пояснил Фрост сколь можно тактичнее.

– В каком контексте?

– Было высказано предположение, – Фрост был сама деликатность, – что, возможно, этот тип Лодербек воспользовался вами как пешкой в ту ночь четырнадцатого января. Ну то есть в ночь, когда умер отшельник, Лодербек направился прямиком к вам и все вам рассказал. Может статься – есть доля вероятности, – что Лодербек пришел к вам не просто так, а с дальним умыслом.

– Чушь какая, – фыркнул Левенталь. – Откуда бы Лодербеку знать, что я тут же отправлюсь к Эдгару Клинчу? Я со всей определенностью никогда не упоминал при нем имени Эдгара… и он ничего такого из ряда вон выходящего мне не рассказал.

Фрост развел руками:

– Мы, понимаете ли, составляем список подозреваемых, вот и все, и мистер Лодербек в нем значится.

– И кто там еще в этом вашем списке?

– Некто Фрэнсис Карвер.

– А, – кивнул Левенталь. – Еще?

– Конечно же вдова Уэллс.

– Разумеется. Еще?

– Мисс Уэдерелл, – продолжал Фрост, – и мистер Стейнз.

По лицу Левенталя ничего невозможно было прочесть.

– Обширная подборка, – промолвил он. – Продолжайте.

Фрост объяснил, что нынче с наступлением ночи небольшая группа заинтересованных лиц соберется в гостинице «Корона», чтобы свести воедино все, что известно об этом деле, и обсудить его в подробностях. В группу войдут все, кто сегодня днем присутствовал в хижине Цю Луна, Эдгар Клинч, откупивший Уэллсову недвижимость, и Джозеф Притчард, чей лауданум был обнаружен в доме отшельника сразу после смерти хозяина. Харальд Нильссен поручился за Притчарда, а он, Фрост, – за Клинча.

– Вы поручились за Клинча? – переспросил Левенталь.

Фрост подтвердил, что да, и добавил, что будет рад поручиться и за Левенталя тоже, если тот захочет присоединиться к обсуждению. Левенталь отодвинулся от стола.

– Я приду, – объявил он, вставая, и потянулся за коробком спичек к полке у двери. – Но, сдается мне, на этой встрече необходимо присутствие еще одного человека.

– И кто же это? – встревоженно осведомился Фрост.

Левенталь вытащил спичку и чиркнул ею о дверной косяк.