– Вижу, – кивнул Энкиду.

Едва лодка причалила к берегу, как жена Утнапишти бросилась к путникам.

– Сейчас я выдам вам самую главную тайну, – сказала она. – В лодке нас было трое! Кроме меня и Утнапишти, с нами был его старший брат. Он тоже услышал голос Шамаша, но форма цветка, данная ему, была не такой, как у цветка Утнапишти. Брат Утнапишти до того дня тоже не знал женщины, поэтому первым его желанием было обладать мной. Я не смогла противиться. Во мне словно сидел другой человек и управлял мной, как управляют мулами, впряженными в колесницу. Я была девственницей, но отдалась по первому его требованию. Утнапишти же, увидев, как его брат познает меня, схватил камень и ударил его в затылок. Брат умер. Когда же начала сходить вода, мы нашли рисунок, сделанный им. Это был другой цветок. Через много лет, когда Утнапишти понял, что смерть обходит его стороной, он предпринял путешествие на гору Ницир. Он хотел заполучить еще один цветок, чтобы продлить бессмертие, когда первый цветок увянет. В том, что он увядает со временем, Утнапишти был уверен. Он перенес рисунок на глиняную таблицу, а потом перерисовал еще несколько раз, чтобы ничего не случилось с первой. Тогда он понял, что главное – не рисовать цветок по памяти раньше времени. Если запомнить его во всех деталях, сила войдет в тебя и надо будет загадать желание, чтобы ее использовать. Но если цветок использует другой человек, то сила его перейдет к нему, и никто уже не сможет воспользоваться рисунком, пока тот человек жив.

Жена Утнапишти опустила взгляд и продолжила:

– Я знаю, что муж мой, от страха перед смертью, вновь загадает желание о бессмертии. А я этого не хочу. Я хотела бы прожить обычную человеческую жизнь, но счастливую. Заберите рисунок цветка, как вы хотели. И используйте его. Сама я не смогла, для этого скорее всего надо быть мужчиной. Но ты, Гильгамеш, сумеешь запомнить цветок и нарисовать его по памяти. Больше ничего не надо. Забирайте таблицу и уходите! Когда муж мой захочет принять силу цветка, он поймет, что перед ним пустышка.

Гильгамеш схватил таблицу и, закинув ее в лодку, где уже устроилась Шамхат, прыгнул следом. Он хотел пожелать женщине долгой жизни, но понял, что она не будет этому рада.

– Счастья тебе! – крикнул он, взмахивая веслом.

Добравшись до берега, путники нашли в лесу укромное место. Энкиду принялся запоминать форму цветка бессмертия и делал попытки нарисовать его палочкой на земле по памяти. Это занятие так захватило его, что три дня он не ел и не пил, три ночи не ласкал он Шамхат. Лицо его осунулось и пожелтело, глаза приобрели горячечный блеск.

– Брось этот проклятый цветок, Энкиду! – умоляла его жена. – Ты стал похож на мертвеца, умершего от жажды в пустыне!

Но муж ее не слышал – его пальцы кровоточили, стертые палочкой для рисования. На четвертый день Энкиду смог закончить рисунок по памяти. Его словно поразил удар – он изогнулся дугой и взвыл, как раненый зверь, затем рухнул на землю и лишился чувств. Тут же и Шамхат почувствовала невероятный прилив силы, внутри ее словно зажглось второе солнце, а настоящее поблекло.

Через два дня Энкиду рассек себе руку ножом, и рана затянулась раньше, чем нож закончил движение.

– Мы обрели бессмертие! – радостно закричал он. – Я загадал желание, чтобы мы с тобой никогда не постарели, чтобы Похититель навсегда позабыл наши с тобой имена!

Вопреки страхам Шамхат, вскоре Энкиду успокоился и стал прежним. Он ласкал ее каждую ночь, он подолгу с ней говорил и восхищался песнями, которые она сочиняла.

Получив неуязвимость от ран, они решили не уходить в горы Ливана, а вернуться в Урук. Там они сочинили историю о том, что нашли цветок бессмертия на дне океана, но его унесла змея. Через три года Энкиду приказал строить новые стены вокруг Урука – вшестеро выше прежних.

Иногда Энкиду отправлялся в походы, командуя войсками, но, к радости Шамхат, всегда возвращался неуязвимым. Шрамы от смертельных стрел, пронзавших в боях его тело, затягивались быстрее, чем Энкиду оказывался в объятиях любимой. Во время одного из таких возвращений Шамхат показала ему таблицы.

– Мне так одиноко, когда тебя нет рядом, – вздохнула она. – Без тебя плач моей души ищет выхода. И мне кажется иногда, что не волшебный цветок спасет тебя от смерти, а мои мечты о тебе, моя любовь. Посмотри, что я написала.

Энкиду положил таблицы к себе на колени и прочитал:

Ты все, что есть у меня,

Ты все, что в жизни хочу.

Когда увижу тебя,

На небеса улечу.

Пускай сейчас далеко

Плывут твои корабли,

И мне одной не легко

На этом крае земли.

Тысяча лет любви

Будет у нас с тобой.

Тысяча лет любви,

Любимый мой.

Тысячу лет любви

Мы проживем, как час,

Тысяча лет любви

Для нас.

Пускай проходят скорей

Пустые дни без тебя,

Среди ста тысяч людей

Я как в пустыне одна.

Плывут твои корабли

В штормах и штилях морей.

Я знаю, в дальней дали

Мечтаешь ты обо мне.

Тысяча лет любви

Будет у нас с тобой.

Тысяча лет любви,

Любимый мой.

Тысячу лет любви

Мы проживем, как час,

Тысяча лет любви

Для нас.[2]

* * *

31 декабря 1938 года, суббота.

Резиденция германского посла.

Чистый переулок

Уборщица вытерла пыль с подоконника и взялась смахивать ее с картин на стенах, с книжной полки, с люстры под потоком. Наконец добралась до тумбочки.

– Позволите мне смахнуть пыль со спинки кровати? – на ломаном немецком спросила женщина.

– Я говорю по-русски, – ответил Богдан. – Смахивайте.

Он сел, чтобы уборщица могла беспрепятственно выполнить работу. Когда она наклонилась, он с удивлением увидел, что узор на ее платке представляет собой не просто белые крапинки, как поначалу ему показалось, а знаки клинописи.

– Где вы взяли такой платок? – скрывая волнение, спросил он. – Очень красивый платок. Не могли бы вы сказать, где его приобрели?

– Этот-то? Это дочка сегодня с утра подарила. На Новый, как говорится, год. Она у меня на «Красной Розе» работает, а это их продукция. Новая, она говорит, техника печати на шелке. Мне правда подходит?

– Подходит, – улыбнулся Богдан. – А вы позволите посмотреть подробнее? Я хотел бы купить такой же для дочери.

– Пожалуйста, – уборщица развязала платок и протянула Богдану.

Ему стоило огромных усилий не выхватить ткань из ее рук, не прижать к лицу и не разрыдаться в голос. Он сразу узнал этот текст, написанный Шамхат пять тысяч лет назад в ожидании его возвращения. Клинописные знаки словно ожили, запев голосом любимой под стук небольшого бронзового барабана: «Тысяча лет любви будет у нас с тобой, тысяча лет любви, любимый мой».