– Информацию? Кладезь с разведданными? Сколько и почем? Не с такими ли словами ты обратился к гэбистам, когда пытался им продаться?

– Я не прошу информации, херило, я ее даю. Кое-что из нее может касаться даже тебя, гребаного выпускника Йеля.

– Эгей, не стреляй в меня, потому как сам плывешь из флоридской Такомы. И что бы ты мне ни втюхивал, я это ни за что не куплю. А разговор наш, между прочим, записывается.

– Мы это уже установили.

– Не беспокойся, все это потом будет использовано как улика.

– Когда я надумаю сдаться?

– Когда мы сами тебя поймаем.

– Ха. Вам, счетоводам, даже пука не поймать.

– О! Слова руководителя операции, схваченного за попыткой поставить в посольстве прослушку в пять утра.

– Ты, кстати, в курсе, что значишься в «Книге ужасов»?

– Какой еще «Книге ужасов»?

– Не ручаюсь, что у нее именно такое название, если оно есть вообще. Клянусь, мое величайшее огорчение в жизни – это что я издал свою книгу до того, как всплыло все это дерьмо.

– Не знаю, о чем ты. И когда-нибудь мы твою утечку нейтрализуем.

– Когда-нибудь однажды?

– Раньше, чем ты думаешь… Что-то разговор у нас получается слишком затяжной. Ты уверен, что потянешь его по деньгам? Мне пора закругляться, Билл.

– Ах да, тебе ж еще предстоит паковка, прощание… Чудесно. Бедный президент Форд! Он ведь входил в Комиссию Уоррена[156], да так и не узнал, что мы ему кое о чем не договорили.

– Это ты о чем?

– Да все о «Книге ужасов». Кто ей дал это название? Ты удивишься.

– Нисколько. Иногда, Адлер, я просто диву даюсь: ведь ты со мной вовсе ни о чем и не разговариваешь. Мы с тобой как две девчонки, и ты говоришь с таким расчетом, чтобы парень тебя обязательно подслушал. Ты уже вон сколько лет в Конторе не состоишь, а ведешь себя, как те чудики, вбившие себе в башку, что их-де похитили инопланетяне, с тем чтобы впендюрить в жопу свой зеленый фаллос. Ей-богу.

– Может, это и не совсем книга. А скорее досье.

– Досье? Это в ЦРУ-то? В ЦРУ досье есть, и не одно, да еще и под грифом «Совершенно секретно». Как ты вообще умудрился туда устроиться?

– Не оскорбляй мой разум, Дифлорио.

– Оскорблять-то, в сущности, нечего.

– Я имею в виду досье, составленное Шлезингером для Киссинджера; тот самый доклад, что он предоставил Форду на Рождество семьдесят четвертого года.

– И он говорит мне о семьдесят четвертом годе! Кореш, извини, что перебиваю, но президент у нас давно уже сменился, но и он долго не продержится, если сегодня все будет складываться так же худо. Иран взрывает всю мировую прессу, а бедняга Уильям Адлер, видите ли, только сейчас передает дерьмо о том, как все обделались в далеком семьдесят четвертом…

– Киссинджер представил приукрашенную версию реально сочного материала. Оригинальное досье Шлезингера все еще плавает где-то там в кулуарах, и я слышал, оно содержит уникальные факты.

– Ты уже слышал мое мнение о всех твоих мнениях, Адлер. Творческий кризис, или как? Дефицит писательского материала?

– Ты – мусорщик, Дифлорио. И единственная причина твоей незаинтересованности в том, что до заинтересованности ты так и не дорос. В небольшой служебной записке Шлезингера есть всё; всё, что рядовой американец счел бы за стряпню детективщика-шпиономана. Подрыв последних акций Тома Хайдена[157]. Кого и как трахает Билл Косби[158]. Контроль ума посредством ЛСД. Повсеместные убийства – взять того же Лумумбу в Конго. Море компромата на твоего дружка Мобуту…

– Поправка: Мобуту – дружок не мой, а Фрэнка.

– Да вы с ним и Ларри Девлином все на одно лицо, латино-американо-африкосы. А еще число покушений на Кастро, инициированных самим Бобби Кеннеди…

– Ты в курсе, что Хавиланда выталкивают на пенсию?

– Кого?

– Хавиланда. Того самого, что натаскивал тебя и меня. Хотя извини, ты себя натаскивал сам.

– Ты соображаешь, что если эти материалы дойдут до американской общественности или хотя бы до Картера, то Конторе конец? Твоя хваленая работа рухнет в дыму и пламени.

– Клянусь, временами я не могу разобрать: ты действительно долбаный кретин или только прикидываешься, как в телевизоре? В каком мире ты обитаешь, Адлер? Ты тот самый агент-уникум, который не вполне понимает, что происходит на этой гребаной планете. Ты думаешь, твои дружки из КГБ представляют какую-то гуманитарную миссию? Так, что ли?

– Я экс-агент, помни это. А что я думаю, того тебе не знать.

– Да знаю я, причем от и до. Оригинальность – не то, что можно поставить тебе в заслугу.

– Я так и знал, что на «Книгу ужасов» тебе в принципе наплевать. Знаешь, ты худший из всей вашей своры. Одно дело, если б ты хотя бы одобрял, что делает твое правительство, но тебе и это по барабану. Главное – определите лимит времени и обналичьте чек.

– Мне нравится, как ты тешишь себя иллюзией, будто раскусил меня. Это один из твоих худших недостатков, Адлер: думать, что ты умеешь читать умы, хотя ни хрена ты не умеешь.

– В самом деле?

– Да, в самом деле. А знаешь почему? Потому что во всей твоей болтовне насчет этой «Книги ужасов», в твоем втюхивании мне, бедолаге, что мое правительство занимается всякой ерундой, во всей твоей тщетности разжечь во мне хоть какой-то интерес тебе ни разу не пришла в голову мысль, что причиной моей незаинтересованности может быть то, что всю эту хрень написал я.

– Как? Что ты сказал? Ты меня, мля, что, разыгрываешь?

– Я хоть отдаленно похож на того, кто тебя разыгрывает? Да, факер, все эти материалы написал скромный счетовод. Ты что, всерьез полагаешь, что секретарь оборонного ведомства стал бы заморачиваться написанием этого пасквиля? Знаешь, поначалу меня как-то задевало, что я не появился в твоей книжке ни разу. А затем я понял, что ты на самом деле понятия не имеешь, чем я занимаюсь, ведь так? Представления не имеешь. Потому что если б ты его имел, то не тратил бы впустую мое время на протяжении этих шести с половиной минут. Ты же вместо этого соизволил выпасть из своей подвесной койки и, пока сидишь на полу, благодари своего коммунистического бога, что не меня, мля, за тобой послали охотиться. Кстати, холодильник у тебя барахлит, а вид из окон твоей новой халупы говенный. Скажи Фиделю, что тебе нужна квартира с видом на океан.