носит красивые платья и модные шляпы. Самое худшее у них, по-видимому, позади, и этому можно только радоваться.

А теперь Шальке заявила, что ей пора, — она и так слишком задержала Бабетту. Она допила свою чашку и облизала губы кончиком языка. Потом натянула пальто.

— Оно послужит мне еще несколько лет, — сказала она, — а в сундуке оно только истлело бы. Спасибо за кофе, Бабетта, и не забудь про корзины.

Бабетта была страшно расстроена. Шпан! Шпан! Она плакала, лежа в постели, и не могла заснуть.

— Что с тобой, Бабетта? — спросил Карл.

Ах, этот Шпан, этот Шпан, она не может забыть о нем.

— Вот как бывает, Карл, — говорила она, — вот он и дождался, — ведь его погубило собственное упрямство. У него что-то не так, с ним случаются заскоки, и тогда уж он ничего с собой не может поделать. Вот это-то его и сгубило.

Она испытывала безграничное сострадание к нему — она ведь знала его хорошие стороны. Он был благороден и правдив, — олицетворение справедливости. А если он и скуповат и не дает целого хлеба, то половину-то он все-таки дает! И никогда она не слыхала от него ни единого слова лжи!

— Вот что нынче творится с людьми, Карл, — говорила она, — видишь, теперь уже не так, как раньше; на свете больше нет настоящей любви, и мир должен из-за этого погибнуть.

Но тут заплакал Себастьян, Бабетта вылезла из кровати и стала на руках качать ребенка, шлепая по полу босыми ногами и продолжая твердить одни и те же слова:

— Нет любви, нет настоящей любви, вот что губит людей, понимаешь, Карл?

17

Огород Рыжего пышно разросся. Теперь это был просто образцовый огород — его можно было показывать на выставке садоводства.

— Огород у тебя вышел на славу, Рыжий! — сказал Герман, удивленно покачивая головой. — Ну-ка, возьми свою лопату и пойдем. Пора нам наконец приняться за канавы.

Уже несколько недель он читал Рыжему целые лекции о том, как, по его мнению, можно улучшить водоотводные канавы на лугах.

Они спустились к озеру и, обливаясь потом, потащили осмоленный челн через заросли камыша к лугам. Герман сказал, что им давно пора приняться за расчистку и расширение канав. Луга начинают загнивать, воздух не проникает больше в почву, земля становится слишком холодной для корешков.

Герман хотел сделать канавы настолько широкими, чтобы по ним свободно мог проходить челнок. Тогда будет очень легко содержать их в порядке.

— Ты меня понял, Рыжий?

Да, он понял. На следующий день Рыжий работал уже один, и так продолжалось без перерыва целыми неделями. Всего надо было прорыть около двадцати широких канав длиной в сто пятьдесят шагов каждая. Это была поистине геркулесова работа, но Рыжий работал не поднимая головы и шаг за шагом терпеливо продвигался вперед, копая ил как землечерпалка. И все же в это лето ему, как видно, не управиться.

Однажды утром, когда он был занят вычерпыванием ила из канавы, к нему подошел почтальон и передал ему письмо.

— Вы будете Петер Ройтер?

— Да, я.

Письмо было от Эльзхен. Рыжий с багровой лысиной и косящими от волнения глазами неподвижно стоял по колени в вязкой тине, держа письмо в руке: Эльзхен сообщала, что владелец лесопильни согласился наконец отпустить ее и что она с Робертом собирается приехать к первому октября.

Наконец Рыжий вышел из оцепенения. Значит, через каких-нибудь три месяца Эльзхен и Роберт будут здесь!

Лишь к вечеру он овладел собой настолько, что смог поговорить с Германом. Его глухой голос звучал поистине торжественно. Да, теперь они приезжают, и он хотел лишь спросить: может ли он рассчитывать на тот клочок земли, о котором Герман так часто говорил? Для него это был вопрос жизни, — не удивительно, что он впал в торжественный тон. Может быть, Герман сказал это не всерьез, просто так?.. Нет, Герман сказал это вполне серьезно. Разумеется, он может получить свою землю. На первых порах ему ведь хватит четырех моргенов — этого достаточно, чтобы завести садоводство, а потом он сможет получить еще четыре моргена и даже больше, если понадобится. Аренда? Нет, об аренде Герман и слышать ничего не хотел. Они друзья, и места здесь хватит для всех. К тому же в Борне всегда найдется достаточно работы, и если Рыжий будет только содержать в порядке водоотводные канавы, то они уже будут вполне в расчете.

Над очисткой канав Рыжий трудился так усердно, что пот лил с него градом. Не так-то легко найти человека, который был бы готов предоставить тебе четыре моргена лучшей земли без арендной платы. Можно, пожалуй, исходить вдоль и поперек всю Европу, и то вряд ли найдешь такого! До, самого вечера рыл он канавы, а потом вытирал потное лицо и исчезал в лесу.

Теперь ему нужно было и о себе подумать — о себе, Эльзхен и Роберте. Через три месяца они будут здесь! Через три месяца! Тут и впрямь можно потерять голову. Счастье еще, что он кое-что подготовил заранее! А поработал он на славу! Вот его три склада камней — слава богу, совершенно нетронутые и по-прежнему укрытые хворостом. Он таскал камни, каждый в отдельности, к опушке и отвозил их на тачке к своему участку. Как хорошо, что вечера такие длинные! Целыми неделями он спины не разгибал, работал даже по воскресеньям. Зачастую Карл помогал ему возить тачку.

— Ты, видать, целый дворец собираешься строить! — шутила Бабетта. — Откуда ты раздобыл столько камней?

Рыжий прекрасно понимал, что это шутки, но никто никогда не слыхал от него шутливого ответа. На это он не был способен.

— Нет, Бабетта, — отвечал он, — я строю просто домик, но поосновательней. Кухню, в которой можно было бы жить, а на будущий год можно будет ее расширить.

Герман обещал ему помочь, когда понадобится, а Антон вызвался сделать дверь и окна.

Ну, покамест Рыжему камней хватит — он перевез уже все свои три склада. Теперь он принялся таскать жерди, толстые и тонкие, затем ветки и сучья. Он натаскал их целую гору. Это был материал для изгороди.

По воскресеньям он лихорадочно писал письма Эльзхен. Пусть она начинает укладку вещей и пусть не забудет своевременно справиться о расписании поездов.

Эльзхен исправно отвечала, не так, как раньше. Она радовалась, что ее жизнь наконец-то устроится. Роберту нужно иметь отца, а ей — законного мужа; моложе она не становится. Но было в ее письмах кое-что такое, что не нравилось Рыжему. Похоже было, что владелец лесопильни