Баттисти был прав, когда говорил про давно развалившуюся страну. Парламент неповоротливой Австрийской империи возобновил свои заседания 31 мая 1917 года, но только 28 сентября 1917 года был поставлен и решен вопрос о снятии депутатских полномочий с Чезаре Баттисти, которого уже больше года не было в живых. И в этом тоже была какая-то черная ирония.

Де Гаспери вдруг подумал о том, что жизнь не прощает тому, кто изменяет своему предназначению. И Баттисти подписал себе смертный приговор, как только вместо пера взял в руки оружие.

Он вспомнил, кого ему все время напоминал этот человек – Спартака. Даже внешне был похож. Баттисти оказался из другого века, и новая эра его не приняла.

Де Гаспери не в чем было себя винить. Он все сделал правильно. И все-таки тени прошлого не давали ему покоя.

В Австрии война тоже продолжалась, в том числе и другая – война террора и интриг.

Во главе австрийского правительства оказался граф Карл фон Штюрк. Ему было уже пятьдесят шесть лет, но и его судьба сложилась трагически.

Об этом его давний товарищ Грабмайр оставил короткое и печальное воспоминание:

«1916 год. Летом в замке меня посетили дети, и я, как обычно, провел с ними время. Мы даже посетили любимый парк аттракционов – единственное место, до которого пока не доносились взрывы и грохот пушек с Доломитовых Альп.

Я все еще находился во дворце, когда Штюрк телеграфировал мне, что я награжден Орденом Железной Короны первого класса. На этой ритуальной церемонии меня занимала не столько моя награда, сколько то, чего не хватало в моем туалете. Для моего ранга парадная ленточка была практически ничем незаменима. Но, в конце концов, все это было идеей Штюрка, а он полагал, что в такое время не стоит обращать внимания на всякие формальности и незначительные недостатки.

После многолетней дружбы это была наша последняя встреча. Несколько недель спустя, в октябре[447] Штюрк был предательски убит. После обеда в отеле “Meißl-Schadn” к нему бросился д-р Фридрих Адлер, сын лидера социалистов Виктора Адлера, и выстрелил сзади ему в голову. Никто и предположить не мог, что граф станет жертвой убийцы.

Так после пяти лет руководства государством закончилась жизнь графа Штюрка, честного человека, преданного слуги своего императора, тонкого, образованного и очень умного кавалера, имевшего самые лучшие намерения и душевные устремления.

Он был неустанно трудолюбив и много сделал для страны, но до самой могилы его преследовали проклятия безумцев, закончившиеся безрассудным преступлением. Как будто мало нам было бесчисленных страданий, которые принесла страшная мировая война»[448].

Даже в отношении человека, которого он называет своим другом, Грабмайр не находит ничего, кроме причитаний и беспомощного всплескивания руками. А между тем этот случай примечателен и гораздо более трагичен, чем это может показаться.

Еще в начале века Грабмайр называл сорокалетнего Карла Штюрка «умным, всесторонне одаренным политиком»[449].

Лев Троцкий назовет его «представителем все той же истинно-австрийской бюрократической школы, которая считает, что править – значит заключать мелкие сделки, накоплять затруднения и отсрочивать задачи»[450]. Советский деятель больше переживал за судьбу застрелившего Штюрка террориста Фридриха Адлера, выпустившего в премьера четыре пули и крикнувшего «Долой абсолютизм! Мы хотим мира!»

«Фриц Адлер, каким мы его знали, не был террористом, – писал Троцкий. – Социал-демократ по семейной традиции и лично завоеванному убеждению, всесторонне-образованный марксист, он отнюдь не склонен был к террористическому субъективизму, к наивной вере, что хорошо направленная пуля может разрубить узел величайшей исторической проблемы. Казалось невероятным, что Фриц Адлер поставил свою жизнь интернационалиста на одну карту с жизнью габсбургского Штюргка. Он решил изо всех своих сил крикнуть пролетарским массам, что путь социал-патриотизма есть путь рабства и духовной смерти. Он избрал для этого тот способ, какой казался ему наиболее действительным. Как героический стрелочник на железнодорожном полотне, который вскрывает себе вену и сигнализирует об опасности смоченным собственной кровью платком, Фриц Адлер превратил себя самого, свою жизнь в сигнальную бомбу пред лицом обманутых и обескровленных рабочих масс…»[451]

Каким цинизмом надо было обладать, чтобы позволить себе по отношению к убийце и его жертве подобную фразу: «Казалось невероятным, что Фриц Адлер поставил свою жизнь интернационалиста на одну карту с жизнью габсбургского Штюргка». Жизнь еще живого убийцы оказалась дороже жизни убитого им человека, который, по мнению советского политика, ничего не стоил. Возникает вопрос: а чем же оказалась так ценна жизнь самого Фрица Адлера?

Трагизм истории графа фон Штюрка в том и заключается, что она оказалась ничем не оплачена. Его убийцу приговорили к смерти, потом заменили ее на восемнадцать лет тюрьмы, а через два года выпустили по амнистии. Жизнь своего премьера Австрийская империя оценила в два года, а его убийца отсидел меньше, чем за мелкое хулиганство. Каким бы политиком ни был Карл Штюрк – плохим, хорошим, умным, бюрократическим, – но он отдал этой стране свою жизнь. В буквальном смысле слова. Но страна не дорожила собственными премьер-министрами.

Впоследствии Фриц Адлер, надежда социалистического движения, этот «героический стрелочник» и «чудесный молодой человек» превратится в национал-социалиста, гонителя коммунистов и социалистов. Любимец Советского Союза, Фриц Адлер всегда держал нос по ветру. За всю свою долгую жизнь он не совершил ни одного достойного внимания поступка и вошел в энциклопедические словари мира исключительно как убийца министр-президента Штюрка.

* * *

Судьба Адлера почти зеркально повторяет судьбу Карела Крамаржа. В Вене того времени это стало достаточно распространенной судебной практикой – приговаривали, смягчали, амнистировали. Мир погрузился в хаос войны и интриг, и никто уже не мог принимать волевые решения. У всех на глазах гибла целая империя. Кому тогда было дело до убийц?

«После этого старый император вызвал к себе Кёрбера, который в глазах общественного мнения выглядел как наиболее удачная политическая фигура, – пишет Грабмайр. – Кабинет был сформирован. В него вошел и Шварценау, назначенный министром внутренних дел. Времени на размышления и составления планов новому кабинету не дали. Не осталось времени…»[452]