Поэма, по сути, бессюжетна; весь ее повествовательный «зачин» сводится к нескольким, ненароком оброненным, строкам об английском юноше из знатного рода, уже к девятнадцати годам пресытившемся излюбленным набором светских удовольствий. Предвосхищая многих творцов романтической и постромантической ориентации, в частности и в России (скажем, автора «Героя нашего времени» М. Ю. Лермонтова, не говоря уже о Пушкине и его романе «Евгений Онегин»), Байрон констатировал в герое своего произведения болезнь века: «Им овладело беспокойство, / Охота к перемене мест / (Весьма мучительное свойство, / Немногих добровольный крест)». Эту болезнь можно еще охарактеризовать как глубокую неудовлетворенность своим существованием, когда потерян всякий смысл бытия. Мир поражал молодых аристократов, у которых все было по праву рождения, этаких аналогов современных «мажоров», своей жесткостью и бессмысленностью, и самые лучшие из них пытались вырваться из сложившегося порочного круга с помощью путешествий. В поэме поначалу чувствуется серьезный разрыв между девятнадцатилетним лондонским денди и самим поэтом, но по мере развития рассказа в тексте происходит слияние повествователя и его героя, оно достигает апогея, воплощаясь в новое для больших поэтических форм XIX столетия художественное целое. Это целое можно определить как необыкновенно чуткое к конфликтам окружающего мыслящее сознание, которое по справедливости и является главным героем «Паломничества Чайльд-Гарольда». Это сознание не назовешь иначе как тончайший сейсмограф действительности; и то, что в глазах непредубежденного читателя предстает как безусловные художественные достоинства взволнованной лирической исповеди, закономерно становится почти непреодолимым препятствием, когда пытаешься «перевести» порхающие байроновские строфы в регистр беспристрастной хроники. В первой песни Чайльд посещает Португалию, Испанию; во второй — Грецию, Албанию, столицу Оттоманской империи Стамбул; в третьей, после возвращения и непродолжительного пребывания на родине, — Бельгию, Германию и надолго задерживается в Швейцарии; наконец, четвертая песнь посвящена путешествию байроновского лирического героя по хранящим следы величественного прошлого городам Италии.

Перед нами репортаж с места событий, репортаж из очередной горячей точки, столь понятной современному телезрителю. И Байрон в данном случае выступает как настоящий стрингер, он лезет в самое пекло. Мир в начале XIX века был полон локальных конфликтов, кровь текла повсюду. И если сам Чайльд-Гарольд демонстрирует свое безучастие, то Байрон существует в этом тексте по принципу «не могу молчать» или «я обвиняю». И в каких-то местах публицистическая направленность поэмы переходит в буквальном смысле в «репортаж с петлей на шее». Такая живая встроенность в исторический процесс была новаторской. Своей страстностью она поразила многие умы.

Одновременно с романтическими поэмами Байроном создавалась любовная и героическая лирика, к которой относится цикл «Еврейские мелодии». Поэт хорошо знал и любил Библию с детства и в «Еврейских мелодиях», обратившись к библейским мотивам в стихотворениях «На арфе священной…», «Саул», «Дочь Иевфая», «Видение Валтасара» и в ряде других, сохраняя образность и сюжетную основу эпизодов, взятых из этого памятника древней письменности, передавал их эпичность и лиризм. Но при этом байроновская лирика лишена какого бы то ни было мистицизма, ложной фантазии, аскетизма, религиозности. Библейские сюжеты, разрабатываемые автором цикла, служат условной формой, данью традициям, идущим от Мильтона, Блейка и др.

В цикле есть стихотворения, которые навеяны и личными воспоминаниями и переживаниями поэта, такие как «Она идет во всей красе», «О, если там за небесами», «Скончалася она», «Душа моя мрачна». Весь цикл объединяет общее настроение, по большей части грусти и меланхолии. «Еврейские мелодии» писались для композитора Исаака Натана, который совместно с композитором Брегемом положил их на музыку. Получалось, что в своих «Еврейских мелодиях» Байрон наполнял библейскую форму исключительно личностным лирическим содержанием, а своим соперником он сознательно или бессознательно выбирал создателя «Песни песней». Известно, что эта книга Библии отличается особой лиричностью и даже откровенной сексуальностью. Если хотите, это была попытка романтического переписывания Библии с индивидуальных позиций поэта-лирика.

Как раз в этот период, после поражения Наполеона при Ватерлоо и последовавших за этим политических событий в Англии и Франции, Байрон написал ряд произведений о Наполеоне: «Прощание Наполеона», «С французского», «Ода с французского», «Звезда Почетного легиона». Указания на французский источник делались автором с целью отвести от газет, где публиковались эти сочинения, обвинения их в нелояльности к правительству. Но всем известно было, что к этому времени Наполеона во всей официальной Европе ассоциировали лишь с образом антихриста. Байрону был близок всякий бунт, который он воспринимал исключительно в масштабах Вселенной.

Об этом же свидетельствует и его мистерия «Каин».

В интерпретации Байрона библейский Каин превращается в романтического героя — богоборца, революционера духа, восставшего против божества. Он упрекает Бога в том, что тот не даровал людям бессмертия, а своих родителей, Адама и Еву, — в том, что, сорвав плод с древа знания, они не сорвали плода с древа жизни. Услышав стенания Каина, к нему является скорбный дух Люцифер. Он приходит к единственному из людей, кто, подобно ему, восстал против Бога и доказал, что творимое им зло не есть добро. Бунт во имя человека оборачивается насилием. Ева проклинает сына-братоубийцу, ангел клеймит его печатью отверженного. Каин и Ада с детьми уходят в изгнание. Но главное наказание Каина — его вечное сомнение. Мотив самосокрушения нарастает, главный герой встает прямо на край бездны. В сущности, здесь вспыхивает бунт уже не только против «людского стада», «рабьей покорности» и всевозможных людских установлений, стесняющих личность, но и против человеческой природы вообще, которая сама по себе оказывается слаба, тесна для истинно свободных порывов духа. Байрон вновь очень рано ставит «конечные» вопросы, к которым литература подойдет вплотную в эпоху Достоевского и которые в то время просто ошеломили публику. Существование зла наравне с добром, равноправие зла как силы, действующей в мире, — вот такие бездны открывает перед Каином байроновский Люцифер, который, конечно, сродни мильтоновскому Сатане, но это уже не Сатана-воитель, Сатана-богоборец, как у Мильтона, а глубочайший и чисто отрицательный возмутитель сознания, оставляющий главного героя в состоянии поистине каиновой опустошенности.

Восточные поэмы Байрона созданы в период с 1813 по 1816 г.

Начиная с 1813 года из-под пера Байрона одна за другой выходят романтические поэмы, впоследствии получившие название «восточных». К этому циклу относятся следующие поэмы: «Гяур» (1813), «Абидосская невеста» (1813), «Корсар» (1814), «Лара» (1814), «Осада Коринфа» (1816) и «Паризина» (1816). Определение это в полной мере, если иметь в виду колорит, относится только к первым трем; в «Ларе» же, как указывал сам поэт, имя испанское, а страна и время события конкретно не обозначены, в «Осаде Коринфа» Байрон переносит нас в Грецию, а в «Паризине» — в Италию. В стремлении объединить эти поэмы в один цикл есть известная логика, подсказанная общими признаками, характерными для всех названных поэм. В них Байрон создает ту романтическую личность, которая впоследствии, преимущественно в XIX веке, стала называться «байронической». Героем «восточных поэм» Байрона является обычно бунтарь-отщепенец, отвергающий все правопорядки собственнического общества. Это — типичный романтический герой; его характеризуют исключительность личной судьбы, необычайные страсти, несгибаемая воля, трагическая любовь, роковая ненависть. Индивидуалистическая и анархическая свобода является его идеалом. Восхваление индивидуалистического бунтарства сталкивалось с осознанием бесперспективности самого протеста, что накладывало трагический оттенок на весь облик «восточных поэм».