– Ваша мать была…

– Мы произнесем это слово, дорогая, но только очень тихо. У нас должно быть полное взаимопонимание. – Елизавета взглянула на дверь, которая оставалась плотно закрытой, и продолжила: – Да, моя мать была ведьмой. Я тоже. По всей видимости, ею была и ваша мать, а теперь вы. Я из рода Гламз. А вам известен ваш?

– Да. Моя мать рассказала об этом человеку, которому доверяла. Я из рода Оршьер.

– Это большое несчастье, что ваша мать не дожила до того, чтобы самой научить вас. Мне очень жаль. Вот почему вы заказали книги, не так ли?

– Да, мэм. Они мало чем помогли мне. Да я бы и не старалась, если бы… В общем, в этом была необходимость.

– Она есть всегда.

Вернувшись в образ ласковой королевы, какой ее знал народ, Елизавета взяла чайник и налила в чашку свежего чаю. Потом вопросительно взглянула на гостью, и Вероника, протянув свою чашку, кивнула.

– Боюсь, сейчас возникла острая необходимость… Зло, которое постигло наш народ, превосходит все, что я могла себе представить. Нужно, чтобы такие, как мы, собрались вместе и сделали все, что в наших силах.

– Есть еще кто-то?

– Немного. Обнаружить себя чрезвычайно опасно. Вы можете себе представить, чем это обернется короне, если меня хотя бы заподозрят в занятии подобными вещами? Обо мне и так говорят достаточно, а подобное разоблачение сделало бы невыносимой мою жизнь и жизнь бедного Берти. Это могло бы низложить монархию. – Она вздрогнула. – Это немыслимо! И конечно, это затрудняет общение таких женщин, как мы.

– Что вы хотите, чтобы я сделала, мэм?

– Переезжайте в Лондон, Вероника. Привозите свой гримуар и устраивайтесь в апартаментах рядом с нами в Виндзорском замке. – Елизавета прищурилась. – Вы ведь не боитесь бомб?

– Нет, мэм. Я имею в виду, конечно, боюсь, но кто их не боится?

Елизавета кивнула.

– У меня есть кое-что еще, – добавила Вероника, и королева вопросительно приподняла брови. – У меня есть камень. Магический кристалл. Он принадлежал моей матери, а до этого бабушке, и ее бабушке очень много лет назад. Дальше, чем я могу проследить.

– Вы умеете им пользоваться?

– Да, кажется, умею.

– Тогда, – сказала королева, – это лучшая новость, которую я слышала за очень долгое время!

* * *

– Ее Величество, – пояснила Вероника, пересказывая легенду, которую они с Елизаветой придумали перед тем, как она вернулась в Свитбрайар, – вспомнила, что меня ей представляли. Ей нужен кто-то, кому она может доверять, кто передавал бы от нее сообщения принцессам.

– Но для такого рода поручений у нее есть прислуга, – возразил лорд Давид.

Он встретил Веронику на вокзале, за рулем автомобиля был Яго.

– Зачем ей ты?

Вероника не могла смотреть ему в глаза. Вдобавок она чувствовала на себе внимательный взгляд Яго.

– У королевской семьи такая же проблема, как у нас, папа. Многие из обслуживающего персонала ушли на войну.

– Но мы, Селвины… Виндзоры… Все это не имеет смысла.

Вероника рассмеялась:

– Знаешь, папа́, я ведь могу и обидеться! Королева Елизавета вспомнила меня. Я нравлюсь ей. И я буду помогать ей в тяжелые времена.

– Но Лондон… – горестно сказал лорд Давид. – Это же опасно.

– Опасно везде, папа́. Знаешь, даже принцессы работают.

– Но где ты будешь жить?

Вероника глубоко вздохнула. Кажется, серьезной ссоры не предвидится.

– В течение дня мы будем находиться в Букингемском дворце, а вечером уезжать в Виндзорский замок, где мне выделят комнату. Кроме того, мне разрешили взять Уну.

Отец сжал ее руку в перчатке.

– Ты должна писать мне каждый день, – сказал он.

– Конечно. – Вероника наклонилась, чтобы поцеловать его в щеку. – И тебе тоже, Яго, – добавила она.

Не отводя глаз от дороги, Яго коснулся пальцами кепки.

* * *

Перед тем как перебраться во дворец, Вероника отправилась к Филиппу, которому предоставили короткий отпуск. Он остановился в отеле «Стрэнд-пэлэс» в Лондоне и встретил ее на вокзале Черинг-кросс. В форме он выглядел властным и решительным. Вероника обняла его и крепко поцеловала, испытывая радость от того, что находится среди бравых офицеров и прекрасных молодых женщин. Филипп, как всегда, выделялся из толпы: высокий, красивый, холеный. Она восхищалась им и была горда тем, что ее видят вместе с командиром эскадрильи Пэкстоном.

В ту ночь они пили шампанское и танцевали в ресторане отеля до четырех утра. Голова шла кругом при мысли, что они молоды и живы, когда погибло так много людей, и можно украсть несколько драгоценных часов у войны. Старые правила поведения остались где-то далеко. Когда пришло время расставаться, Вероника и Филипп обнялись в коридоре у ее комнаты.

– Пойдем со мной, Филипп. Останься, – прошептала девушка.

Он напрягся и отстранился.

– Вероника! Ты же не хочешь сказать… Это было бы…

– …непорядочно, – закончила она.

– Разумеется! Я бы никогда не стал… Я имею в виду, лорд Давид, твой отец, доверяет мне.

– Филипп, идет война, все может случиться. Мы должны взять максимум от каждого момента!

– Я джентльмен, Вероника. Ты леди. Так не делается.

Она смирилась. Она знала Филиппа и его правила слишком хорошо, чтобы удивляться, и, проснувшись утром одна на своей кровати, была благодарна за то, что он не поддержал ее в этом импульсивном порыве. Им пришлось бы пойти на риск, и он отчетливо это понимал. Но чего он не знал, так это то, что у нее было важное поручение от королевы. Было бы глупо позволить чему-то помешать этому.

* * *

В ночь перед отъездом в Лондон Вероника прошла по залу, прощаясь с медсестрами, врачами и ранеными, которые уже долгое время находились там. Валери Ширак встретил ее, стоя на ногах, хотя и опирался на трость. Он был одет в рубашку и брюки вместо больничной одежды.

– Валери, – сказала она, протягивая руку, – надо полагать, вы переезжаете в общую спальню.

Валери пожал ей руку и слегка поклонился.

– Если смогу справиться с лестницей, – улыбнулся он. – Это чудо, не так ли?

– Похоже на то.

Изменения в нем и впрямь казались чудом. Он поправился, хотя все еще выглядел худощавым, и был выше Вероники, о чем она раньше не подозревала. Волосы у него отросли – черные, густые и прямые. Чуть ли не единственным, что девушка в нем узнала, были темные глаза и руки с длинными пальцами. На его лице сохранились следы пережитых страданий и, как она и опасалась, скорби. В эти дни вокруг было столько смертей и потерь, что Вероника подумала: избегать этой темы ни к чему.