— Тридцать два.

— И, будучи метким стрелком, ни в кого не попала?

— Было бы в кого, — мрачно ответил Шульгин.

— Я совершенно о том же. Галлюцинации нередко отличаются удивительной достоверностью.

— Согласен. Но следы на поляне от «гравилетов» — я сам их видел и пальцами трогал…

— Думаете, внушить вам такое представление труднее, чем любое другое?

— Опять вы правы. Но Ларисы нет — факт. Полученный от нее сигнал — факт. Как и то, что вы подтвердили установление с ней контакта. Какие тут галлюцинации?

— Одно другому не мешает. Вот и займемся выяснением. Готовы?

— Надеюсь — да.

— Тогда — приступим. Не удивляйтесь, я решил испробовать незнакомые вам практики. Тот путь, которым мы ходили раньше, достаточно натоптан, я бы так выразился. На нем нас могут подстерегать неожиданности не самого приятного свойства. Знаете, как охотники устраивают засады на звериных тропах? Ну так мы их обманем! — С хитроватым блеском в глазах Удолин потер руки. — Я говорил вам, что собираюсь привлечь к сотрудничеству некоторых коллег, специализирующихся в нужной области, они мне и подсказали кое-что интересное. В обмен я тоже поделился плодами своих изысканий…

— Это что же, вы сейчас на мне будете экспериментировать?

— Да вы не опасайтесь, Александр. Новый способ гораздо надежнее и требует куда меньших усилий. От меня. Вам вообще ничего делать не придется, кроме как прийти в сосредоточенное состояние духа…

— Подождите минутку, Константин. Меня давно мучает вопрос — почему вы, маг экстра-класса, спокойно терпели тяготы Гражданской войны и даже аграновскую тюрьму? А ведь могли бы…

— Увы, тогда не мог. Я ведь до революции несколько в другой области специализировался, это уже когда с вами начал работать, всерьез занялся проблемами физического погружения в астрал… Да вы же помните. Однако — пора!

Константин Васильевич принял нужную позу, лицо его окаменело, глаза закатились, словно он заглядывал ими внутрь собственного черепа, и начал делать руками пассы, что-то при этом бормоча на несомненно «мертвом» языке. Шульгин отвернулся и принялся сосредотачиваться единственно известным способом, остерегая себя от неконтролируемого провала в Гиперсеть. Просто расслабиться, убрать суетные мысли и, упаси бог, не вспомнить ни одной из магических формул. А то снова унесет неведомо куда, с билетом в один конец. Тут же в голове зазвучала мелодия «Ван вей тикет». Вот и хорошо…

— Готово. — Голос Удолина прозвучал странно глухо, будто из-за стены. Сашка открыл глаза и не увидел ни солнечного дня, ни самого профессора. Вокруг плавал густой, серый с зеленоватым оттенком туман. А там, где ногами ощущалась покрытая травой земля, сквозь него просматривался некий наклонный шурф со стенами, мерцающими отсутствующим в солнечном спектре цветом. Шульгин мельком удивился, как такое может быть — цвет, которому невозможно подобрать названия, даже по аналогии.

— Давайте руку — и шагаем…

«Голос не глухой, а именно — загробный», — догадался Сашка. Он всегда считал этот термин чистой метафорой, а вот услышал и сразу понял, что он на самом деле означает.

«Потому его и видно. И я, значит, тоже там? Серая зона?»

Делать нечего, назвался груздем… Ростокин в этой зоне уже бывал.

Шульгин протянул руку в направлении голоса, наткнулся на ладонь Удолина. Крепко сжал, и они шагнули.

Ничего особенного в плане чувственных ощущений не произошло. Ни потустороннего холода или, наоборот, жары, ни даже ощущения полета. Проникновение в Гиперсеть доставляло куда больше впечатлений.

Туман рассеялся, вернее — просто исчез. И Удолин стал виден, такой же, как прежде. Без всяких признаков посмертности. Единственно, освещение оставалось инфрафиолетовым, как обозначил его для себя Сашка. Любое явление должно быть поименовано, пусть и самым бессмысленным образом.

Они находились как бы в продолжении шурфа, через который сюда проникли, но теперь идущем горизонтально, и его следовало называть штреком.

— И где это мы теперь? — спросил Шульгин.

— Там, где нас ждет Лариса. Я слышу ее гораздо лучше. Она все время мысленно зовет кого-то из вас или всех сразу. Да мы сейчас в этом попробуем убедиться…

— А эта… цветовая гамма, почему такая? Точнее — откуда?

— Свойства среды. Самосвечение эфира. Мы сейчас находимся пространственно там, где скрывают Ларису похитители, но совсем в другой фазе бытия. Мы можем наблюдать явления вещного мира, сами же для него невидимы.

— С того света наблюдаем? — решился спросить Сашка. Это ведь, как следует из литературы, именно покойники способны видеть и слышать то, что творится на Земле, не имея, впрочем, возможности активно вмешиваться в происходящее.

— В строгом смысле, любая фаза по отношению к любой другой — «тот свет». Но ваш академический интерес я постараюсь удовлетворить дома. Сейчас главное — вызволить Ларису и переправить ее к своим. А уже потом заняться устроителями этого безобразия. Пойдемте.

Идти пришлось недолго. Удолин выбрал точку высадки чуть поодаль от цели, чтобы дать своему спутнику возможность хоть немного адаптироваться в новом качестве. И еще он немного опасался, что всплеск эфира при их появлении каким-то образом может быть уловлен здешними обитателями. Профессор же добивался полной внезапности.

Штрек, являвшийся на самом деле своеобразным переходным шлюзом между фазами, вывел их в порядочных размеров помещение, ярко освещенное подобием ламп дневного света. Своим интерьером оно напоминало странный гибрид рубки космического корабля из фантастических фильмов и атриума древнеримской виллы. Причем атриум выглядел естественнее: ребристые колонны розоватого с прожилками камня, абстрактные фрески на стенах, черный мраморный пол, по которому в беспорядке разбросаны мозаичные разноцветные спирали, напоминающие изображения галактик. А «космическая» часть производила довольно нелепое впечатление — с человеческой точки зрения. Как будто кто-то, не имея никакого понятия об эргономике и даже назначении использованного реквизита, насовал, где придется, экранов, пультов, иных устройств условно технического вида. Мол, на что-то похоже, и ладно.

Посередине зала на возвышении, между двумя синими прозрачными дисками стояла на коленях Лариса. Третий диск, но желтого цвета, нависал над ней в виде зонтика. Диски, не имея видимых опор, медленно вращались в противоположных направлениях. Моментами между ними проскакивали, не задевая девушку, оранжевые искры.

Неподвижностью и позой Лариса являла подобие статуи, была бы она обнаженной — вообще не отличить. Наверное, ее держало какое-то поле, гравитационной или иной природы.

По залу расхаживали пять условно говоря, «человек», одетых в легкие хитоны до колен и нечто вроде сандалий. Шульгин едва не ахнул, так они были похожи на «элоев» из Барселоны. Только раза в полтора крупнее, самый высокий — под метр семьдесят. Чем занимались — непонятно. Один смотрел на прибор, напоминающий осциллограф, другие просто бездельничали или, подобно ученикам Аристотеля, перипатетикам, обсуждали философские проблемы, прогуливаясь.