Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дико услышала эти слова и вздохнула с облегчением. Кемаль умер быстро. А “Пинта” была уничтожена.
– Мы должны внимательно следить за деревней белых людей, – сказала Дико. – Белые люди скоро восстанут против своего вождя, и мы должны сделать так, чтобы он пришел в Анкуаш, а не в какую-нибудь другую деревню.
Женщина там, в горах, прокляла его, но Кристофоро понимал, что это не было колдовством. Проклятие было в том, что он не мог думать ни о чем, кроме нее, ни о чем, кроме того, что она сказала. Все возвращало его к ее пророчеству.
Неужели все-таки Бог послал ее? Не была ли она наконец-то первым подтверждением, которое он получил, после того видения на берегу? Она знала так много: слова, с которыми обратился к нему Спаситель. Язык его детства и юности в Генуе. Его чувство вины перед сыном, оставленным на воспитание монахам Ла Рабиды.
Но внешне она совершенно не походила на то, что он ожидал. Ведь ангелы – ослепительно белые, не так ли? Во всяком случае, такими их изображали все художники. Значит, она вряд ли ангел. Но с какой стати Господь посылает ему эту женщину, да к тому же африканку? Разве чернокожие не дьяволы? Все ведь так и думают, а в Испании хорошо известно, что черные мавры дерутся как дьяволы. Да и португальцы хорошо знают, что чернокожие дикари с побережья Гвинеи поклоняются дьяволу и занимаются черной магией, насылая проклятия в виде болезней, быстро убивающих любого белого, который осмеливается ступить на африканское побережье.
С другой стороны, разве его цель не заключалась в том, чтобы окрестить людей, которых он встретит в конце путешествия? Если их можно окрестить, то, значит, их можно спасти. Если их можно спасти, тогда она, похоже, права: когда их обратят в истинную веру, они станут христианами, и, значит, будут обладать теми же правами, что и любой европеец.
Но они же дикари. Они ходят голые. Они не умеют ни читать, ни писать.
Но они могут научиться.
Если бы только он мог смотреть на мир глазами своего слуги. Юный Педро совершенно очевидно влюблен в Чипу. Хотя у нее темная кожа, сама она приземиста и уродлива, у нее хорошая улыбка, и никто не может отрицать, что по уму она превзойдет любую испанскую девушку. Она изучает христианское вероучение и настаивает, чтобы ее немедленно крестили. Когда это произойдет, она будет находиться под такой же защитой, как любой христианин, не так ли?
– Главнокомандующий, – обратился к нему Сеговия, – позвольте обратить ваше внимание – люди перестают нам подчиняться. Пинсон ведет себя возмутительно – повинуется только тем приказам, которые случайно совпадают с его желаниями, а люди выполняют только те распоряжения, с которыми он согласен.
– И чего же вы от меня хотите? – спросил Кристофоро. – Заковать его в кандалы?
– Именно так поступил бы король.
– У короля есть кандалы, а наши лежат на дне морском. И у короля, к тому же, есть тысячи солдат, чтобы проследить за выполнением его приказов. А где мои солдаты, Сеговия?
– Вам следовало больше использовать власть, которой вы облечены.
– Я уверен, что вы на моем месте действовали бы лучше.
– Возможно и так, главнокомандующий.
– Я вижу, дух неповиновения заразен, – сказал Кристофоро, но – спите спокойно. Как сказала черная женщина там, на горе, беда не приходит одна. Возможно, после очередного несчастья, вы в качестве королевского инспектора будете командовать этой экспедицией.
– Не думаю, чтобы я справился с этой задачей хуже вас.
– Да, уверен, вы правы, – согласился Кристофоро. – Этот турок не взорвал бы “Пинту”, и вы потушили бы пожар на “Нинье”, хорошенько помочившись на огонь.
– Мне кажется, вы забыли, кого я здесь представляю.
– Лишь потому, что вы забыли, кто назначил меня командовать этими судами. Если король и дал вам какую-то власть, извольте помнить, что я получил еще большую от того же лица. Если Пинсон захочет уничтожить остатки этой власти, разразившаяся буря сметет не одного меня.
И все же, не успел еще Сеговия уйти, как Кристофоро опять силился понять, чего же Господь ждет от него. Может ли он хоть что-то сейчас сделать, чтобы люди опять стали ему повиноваться? Пинсон привлек их к постройке судна, но они были всего лишь матросы, а не судостроители из Палоса. Доминго – неплохой бондарь, но делать бочки – совсем не то, что заложить киль судна. Лопес – конопатчик, а не плотник. Большинство матросов многое могли сделать своими руками, но ни один из них не обладал знаниями и практикой строительства судна.
Тем не менее им придется попробовать. Должны будут попробовать, и если первая попытка окажется неудачной, попробовать еще раз. Поэтому между Кристофоро и Пинсоном не возникало никаких ссор по поводу строительства судна. Поводом для ссоры послужило то, как испанцы обращались с индейцами, без помощи которых им было не обойтись. От искреннего желания помочь, которое люди Гуаканагари проявили при разгрузке “Санта-Марии”, давно не осталось и следа. Чем больше приказов отдавали испанцы, тем меньше их слушали индейцы. С каждым днем все меньше индейцев приходило на строительство, а в результате с теми, кто все-таки появлялся, обращались еще хуже. Похоже, испанцы полагали, будто каждый из них, независимо от своего служебного положения и звания, имеет право отдавать команды и назначать наказания любому индейцу, и молодому и старому, любому…
Все эти мысли идут от нее, в который уже раз осознал Кристофоро. Пока я не поговорил с ней, я не подвергал сомнению право белых людей командовать людьми с темной кожей. Только после того, как она отравила мое сознание странным толкованием христианства, я начал замечать, что индейцы внутренне сопротивляются тому, чтобы с ними обращались как с рабами. Не будь ее, я смотрел бы на них глазами Пинсона, как на бесполезных, ленивых дикарей. Но теперь я вижу, что это – спокойные, мягкие люди, избегающие ссор. Они безропотно вынесут наказание, но после этого не вернутся на стройку, чтобы их не избили вновь. И все же есть среди них и такие, которые и после побоев приходят помочь опять, по доброй воле, стараясь только не попадаться на глаза самым жестоким из испанцев. Не это ли имел в виду Христос, когда велел подставить и вторую щеку? Если кто-то заставляет тебя пройти с ним одну милю, пройди и вторую, уже по собственной воле – разве не в этом дух христианства? Так кто же истинные христиане? Крещеные испанцы или некрещеные индейцы?
Она перевернула мир вверх дном. Эти индейцы ничего не знают об Иисусе и тем не менее живут по его заветам, а испанцы, веками воевавшие во имя Христа, превратились в кровожадных, жестоких людей. И нельзя сказать, чтобы они были хуже любого другого народа, живущего в Европе. Не хуже, чем те же генуэзцы, обагрившие свои руки кровью в междоусобицах. А может быть. Бог привел его сюда не для того, чтобы просветить язычников, а чтобы поучиться у них?
– А тайно вовсе не такие хорошие, – сказала Чипа.