Режим, про который говорил доктор, был такой.

Около восьми утра Настя поднимала мужа и помогала ему доковылять до ванной, где он с ее помощью умывался и приводил себя в порядок. К девяти Ваня-ключник подавал завтрак в гостиной: овсяная каша, свежий творог, мед, орехи, апельсиновый сок. Алеша меланхолично съедал все, что ему подкладывали на тарелку.

Еще с первого своего нормального пробуждения в больнице он ни разу ничего не попросил, но и ни разу ничему не воспротивился. После завтрака Настя укладывала его отдохнуть на часик-полтора и, пока он дремал, читала ему какую-нибудь книгу по своему выбору. Все ее попытки узнать, нравится ли ему то, что она читает, не увенчались успехом. Алеша лучезарно улыбался и говорил извиняющимся тоном:

– Мне все равно, дорогая.

Настя взялась читать ему "Историю" Карамзина прямо с первого тома. После отдыха и дремы, если позволяла погода, Настя вывозила его на коляске погулять в сад. Здесь в течение часа, но с перерывами, вместе с ним проделывала многочисленные упражнения. Охранники, прячась в разных местах, с изумлением наблюдали, как хозяйка бросает мужу мяч, а он его ловит, радостно вскрикивая. Или заставляет дотянуться руками до земли, а потом никак не может разогнуть.

Перед обедом приходила медсестра, которую порекомендовал Дехтярь, и делала Алеше массаж и перевязку. Но уже на третий день Настя отправила медсестру домой и со всеми процедурами справлялась сама, потому что заметила, что появление любого чужого человека сильно раздражает Алешу: он вздрагивал, закрывал глаза и несколько минут боролся с собой, преодолевая страх. Обедали они, если не было гостей, вдвоем, прислуживал Ваня-ключник, который старательно избегал смотреть на хозяина и поэтому частенько опрокидывал на скатерть какое-нибудь блюдо. Меню составлялось и пища готовилась под неусыпным Настиным контролем.

Опять же трудно бывало понять, какая еда нравится больному, а какая нет. Если Настя говорила: "Не добавить ли щец, Алешенька?" – он оживленно кивал, делая вид, что способен съесть хоть всю кастрюлю, но если отбирала у него недоеденную тарелку, он так же блаженно хлопал глазами. Как-то она провела эксперимент: вместо обеда сразу уложила его в постель. Алеша даже глазом не моргнул.

После дневной сиесты Настя угощала его фруктами и снова вывозила на прогулку. Постепенно она увеличивала нагрузки и заставляла его растягивать резиновый эспандер, а также по много раз поднимать и опускать полуторакилограммовые гантели. Алеша слушался ее беспрекословно, но когда уставал, то начинал плакать.

Слезы крупными градинами стекали по его худым, бледным щекам и катились за воротник. Это так поражало Настю, что она опускалась на колени и подолгу молилась, прося у Спасителя помилования для своего несчастного мужа. Алеша переставал плакать и глядел на нее с детским любопытством.

– Алеша, родной, ну скажи мне, ну скажи, что ты чувствуешь? Где тебе больно?

– Нигде не больно, – удивленно отвечал Алеша. – Почему мне должно быть больно? Мне хорошо!

Вечером, накормив Алешу, она снова ему читала или включала телевизор. Пока экран светился, Алеша не отрывал от него неподвижного взгляда, иногда вздрагивая, но с губ не сходила легкая усмешка. Когда экран гас, он еще некоторое время что-то высматривал, а потом со вздохом облегчения переводил взгляд на жену.

– Еще что-нибудь хочешь посмотреть? – спрашивала она.

– Да нет, мне все равно.

– Но чего-то ты все-таки хочешь?

– Нет, ничего не хочу. Спасибо.

– О чем ты думаешь, Алеша?

– Ни о чем. Почему я должен думать?

– У тебя что-то болит?

– Нет, ничего не болит.

Перед сном она снова отводила его в ванную, и он опирался на нее легкой рукой, как на костыль. Он испытывал трудности с тем, чтобы усесться на толчок, и терпеливо ждал, пока Настя ему поможет, косясь на нее настороженным глазом, даже с некоторой обидой. Но когда, наконец, у него все получалось и кишечник опорожнялся, он глядел на нее снизу с такой благодарной миной, словно достиг конца долгого, утомительного путешествия.

Засыпал он сразу, едва коснувшись щекой подушки.

Настя лежала рядом и пыталась разгадать в его спящем, чистом, прекрасном лице их общее будущее. Если он стал идиотом, думала она, то это слишком большое наказание даже для него. Впрочем, Настя не роптала на судьбу, напротив, все эти осенние дни, текущие безукоризненно ровной чередой, она была спокойна и счастлива, как может быть счастлива молодая женщина, которая ожидает ребенка от любимого человека и не сомневается в том, что этот человек никогда ее больше не покинет.

Местопребывание Алеши по возможности держалось в тайне, и редкие гости вносили разнообразие в их безмятежное бытование. Приезжал Губин, проверил, все ли у них в порядке, но недолго пообщавшись с Алешей, в дальнейшем предпочитал все переговоры вести с Настей по телефону. Как и обещал, через пару дней наведался доктор Георгий Степанович, отобедал с ними, внимательно осмотрел больного и нашел, что его состояние даже лучше, чем он мог надеяться.

Настя отвела доктора в сад и прямо спросила:

– Скажите откровенно, Георгий Степанович, он что же, таким и останется навсегда?

– Каким – таким? – не понял Дехтярь, уже привычно млея под Настиным взглядом.

– Вот таким, какой он сейчас?

Доктор не знал, каким Михайлов был прежде.

– А чем он вам не нравится? Да я бы дочери своей не пожелал другого мужа. Корректный, предупредительный молодой человек. Вполне разумный. Уверяю вас, в сравнении с другими… Если вас волнует, прошу прощения, сексуальная сторона, то тут нужно время, голубушка, нужно время… Уж вы потерпите…

– Господи, да он же совершенно впал в детство, – вырвалось у Насти. – Он же лунатик, доктор. Разве вы не видите?

– Нет, не вижу. Алексей Петрович вполне контактен – рассуждает здраво, адекватен своему состоянию…

Не гневите судьбу, Настя. Однако если вас что-то смущает в этом ключе, могу порекомендовать прекрасного специалиста. Психиатр с мировым именем. Пускай проконсультирует, вреда не будет.

– Пожалуйста, порекомендуйте, – дрожащей рукой Настя записала телефон и фамилию.

* * *

За кофе, дабы развеять Настины страхи, доктор с заговорщицкой улыбкой обратился к Михайлову:

– А что, батенька, не опрокинуть ли нам по чарке?

Пора, пожалуй, начинать нормальную жизнь.

Алеша засиял самой своей восторженной улыбкой, какая была у него теперь только на толчке.

– Конечно, доктор! Еще бы!

– Ему разве можно? – усомнилась Настя.

– Теперь ему все можно, – многозначительно ответил врач.