Мне кажется, что это замечательный пример того, что такое братство и христианское взаимоисправление. Легко показывать пальцем на другого, обличать его пороки и недостатки, но каждый должен смотреть на собственные пороки и грехи собственного дома, исправлять недостатки своего ордена и восхвалять святость другого — вот урок, как следовало бы вести себя в Церкви и в христианской общине.

Святой Фома начинает рассказ о житии святого Франциска.

Одно предложение в трех терцинах, смысл которого становится ясен только к концу. Божественный Промысел правит «землей с премудростью», с непостижимой человеку глубиной мудрости, перед которой взор людской («взор» значит взгляд, от глагола «взирать») сражен. Человек чувствует себя побежденным, неспособным дойти до той глубины, из которой Бог судит и движет историю, до тех пор, пока Божественный Промысел не определяет для Церкви — «Невесты Жениха, Который с ней / В стенаньях кровью обручен блаженной» — т. е. обрученной Христу на Кресте и спешащей к любимому «уверенней» и «верней» двух вождей, одного по одну сторону, другого — по другую («как в этом, так и в том»), чтобы они наставляли ее и вели.

[В девяти небесных сферах «Рая» располагаются девять ангельских чинов, и каждый из них обладает своей добродетелью. Серафимы — в сфере любви, херувимы — в сфере мудрости, разума. Таким образом, Фома говорит, что один из «двух вождей», Франциск, «пылал пыланьем серафима», то есть был преисполнен любви, как серафим, а другой, Доминик, «блистал сияньем херувима», сиянием знания, мудрости, свойственным херувимам.]

[Теперь я расскажу вам об одном, о Франциске, но о каком бы из них двоих ни пошел рассказ, он будет о другом, какому бы ни возносилась хвала, она будет обоим, поскольку дела их были устремлены к единой, общей цели, жизни Церкви, славе Христовой.]

Эти слова эхом отзывались в моей голове в эти дни, когда я рассматривал чудесную фотографию двух Пап, молящихся рядом во время исторической встречи в Кастель Гандольфо 23 марта 2013 года: Папы Бенедикта XVI и Папы Франциска. Попробуем перечитать эти стихи с мыслью о них: о Папе Бенедикте, «блистающем сияньем херувима», мудростью и глубиной одного из величайших мыслителей века, о том, как он встал на защиту истинной веры, твердо, ясно и непоколебимо, как никто иной; и о Папе, пришедшем ему вослед, неожиданном Папе Франциске, удивительном, сразу воспылавшем «пыланьем серафима», деятельной любовью. Вера по одну сторону и любовь — по другую.

Когда читаешь эти строки и видишь перед глазами этот образ, становится понятно, что Божий Промысел воистину правит миром, не каким-то там абстрактным, а нашим бедным миром сегодня. И столь же актуальны и сегодня слова, которые Данте вкладывает в уста святого Фомы: прославляющий одного неизбежно чтит и второго. Сколько времени, сколько сил потратили напрасно журналисты, пытаясь установить, чем один Папа отличается от другого, в то время как совершенно очевидно, что в них — два дара для жизни Церкви, для всего мира, две харизмы, два темперамента, два чувства, каждому из которых необходим другой. Нельзя говорить об одном, не имея в сердце другого, и не зря Папа Франциск в каждой речи неизменно упоминает своего предшественника.

Вернемся к Данте, пролистнем географическое описание местности, которое дает нам святой Фома, и войдем непосредственно в город Ассизи.

Описывается гора Субазио, на более пологом склоне которой располагается город Ассизи, откуда «солнце в мир взошло», как оно всходит обычно на Востоке со стороны реки Ганг. Это очень сильная метафора, с нее начинается представление Франциска как второго Христа (alter Christus), второго солнца, потому что первое Солнце — Христос.

В этой терцине метафора солнца раскрывается еще глубже: говоря об этом городе, не называйте его «Ассизи» («Ашези» — средневековое произношение Ассизи), потому что это слово не может передать всего; называйте его «Восток», ибо на Востоке всходит солнце, дарующее жизнь. Солнце — образ Христа, церковный алтарь обращен на восток, потому что именно оттуда является солнце, то есть Христос.

На эту смысловую линию Данте накладывает еще одну. Ассизи в Средние века назывался Ашези, и это слово по-итальянски означает восхождение, подъем, путь вверх, к Истине. Как удивительно, что именно так называлось место, где родился Франциск, alter Christus, помогающий людям устремить взор ввысь, в то время как главная их проблема (и об этом Данте говорит в начале песни) — низкий полет («пригнетенные крылья»). «И хотя призывают его к горнему, он не возвышается единодушно» (Ос. 11: 7), — говорит пророк. Человек, стремящийся ввысь, к Богу, свободен изменить свой путь и уклониться вниз, к «скудоумным силлогизмам». Когда прочувствуешь, что главная цель человека — стремиться ввысь, то узнать, что святой Франциск родился в городе Ашези, городе «Восхождения», невероятно и прекрасно.

[Не так много времени прошло c рождения Франциска, то есть он был еще в юных летах, а уже земля утешалась его добродетелью.]

Он еще «юношей вступил в войну с отцом», возлюбив «женщину, не призванную к счастью», то есть бедность, «Госпожу Бедность», как называл ее сам Франциск. И здесь неизбежно мы слышим отголосок песни второй «Ада»: «…лишь я один, бездомный / Приготовлялся выдержать войну / И с тягостным путем, и с состраданьем»[225]: жизнь как война, жизнь как битва, которая может дойти до войны «с отцом», тем, кто дал нам жизнь. Потому что «должно повиноваться больше Богу, нежели человекам» (Деян. 5: 29), и «если кто приходит ко Мне и не возненавидит отца своего и матери (…), тот не может быть Моим учеником» (Лк. 14: 26).