— Хорошо, Фернандо. Прости. — Она обошла стол, стала рядом с ним, дотронулась до плеча: — Помоги мне снять эти латы…

Они переходили на «ты» только в интимные моменты. Шла война, и все здесь, в осадном лагере, было по-иному, и они были менее окружены придворными, более свободны от условностей.

Фердинанд смотрел перед собой, не двигаясь, словно не слыша ее.

Она провела рукой по его лицу. Щетина его подбородка и щек царапнула ладонь, и ее горло перехватила нежность. Вот уже сколько лет они были двумя волами, вместе везущими эту тяжелую телегу — Кастилью. Оба верили, что самим Богом предназначено им создать новую единую Испанию — чистый, новый, праведный мир, свободный от нечестивого прошлого.

И это было бы нелегко для самолюбия любого мужчины — быть ее мужем. По обычаю, во время первой их встречи Фердинанд должен был приветствовать ее, поцеловав руку, как вассал. Предупрежденный ее придворными заранее, он сделал движение… но она решительно убрала руку за спину и сама чуть наклонила перед будущим мужем голову.

Согласно законам Кастильи, Фердинанд не мог назначать ни епископов, ни придворных, ни даже военных без ее официальной санкции. И что особенно казалось ему несправедливым, так это то, что без жены он не имел права быть королем Кастильи. Престол мог перейти их сыну или дочери, а отцу оставалось быть только регентом.

А она вот уже столько лет балансировала на этом канате, словно ярмарочная канатоходка, — всеми силами старалась не напоминать мужу, что в их союзе корон она — королева большинства испанских земель, а он — вассального Арагона и некоторых итальянских территорий. Но вот сегодня она допустила много непростительных ошибок, да еще и в присутствии послов. Наверное, сказался шок от ночного пожара и того странного, жуткого сна. Действительно, на всех королевских гербах, на монетах — везде был высечен этот девиз их короны: «Тагно monta, monta tanto, Isabel у Fernando»[155]. Рифмовалось и звучало, как детская дразнилка.

Он пригубил вина из венецианского бокала. Изабелла знала вкус вина только потому, что ежедневно ходила на исповедь и к причастию. Фердинанд же любил хорошее вино. А вскоре после свадьбы она узнала и о другом его пороке.

Теперь она стояла рядом, бессильно опустив руки — в ожидании, как просительница.

Наконец он заметил ее, вздохнул и стал неловко, неумело расстегивать застежки ее лат. Конечно, она могла позвать слуг, которые помогли бы гораздо лучше, ведь Фернандо и сам уже давно не надевал, не снимал лат без помощи оруженосца. Но она не сделала этого. И по мере того, как он сосредоточенно возился с застежками, ее наполняли нежность и желание. Она по-прежнему любила его яростно, даже после всех этих лет вместе, любила — словно в первый день, во время их тайной, скандальной, прекрасной свадьбы в Вальядолиде.

Босая, с посохом, она пошла бы по пыльным дорогам в Иерусалим, если это было бы нужно, чтобы спасти его или быть с ним. «А отказалась бы ради него от короны?» — пронеслась вдруг мерзкая, неожиданная, не иначе от лукавого, мысль. Она прогнала эту мысль.

Наконец он совладал с замками, высвободил ее из тяжелого панциря, со злой силой отшвырнул латы в сторону и, не обращая внимания на грохот металла, резко повернул ее к себе — как была, в потной, облепившей тело тонкой рубашке. Не глядя ей в лицо, не лаская, он схватил и буквально швырнул ее на широкую кровать под красным бархатным балдахином с их девизом и гербами. Королева поняла: муж наказывает ее. Но ей было невыразимо сладко принимать от него это наказание. Она совершила проступок, она заслужила. И теперь она была покорна: ведь если это — наказание, то о нем можно не упоминать духовнику на исповеди как о грехе похоти. Королеве исполнился уже сорок один год — на год больше, чем мужу. Фердинанд был груб. Балдахин трясся, как юбки забывшейся в экстазе танца гитаны. И накатившее, несомненно греховное, блаженство было таким, что она уже знала: исповедоваться придется.

Фердинанд ласково поцеловал ее грудь. Его обида прошла. Она прижала к себе его родную голову и закрыла глаза в полном блаженстве…

Изабелла родила Фердинанду сына и трех дочерей. Он произвел на свет, в том числе и без ее участия, гораздо больше. У него были бастарды еще до брака, а женился король Арагона восемнадцатилетним. Недавно он оказывал особое внимание новой фрейлине дочери Хуаны — зеленоглазой двадцатилетней Беатрисе Бобадиллья. Изабеллу трясло от едва сдерживаемой ярости при виде ее притворной невинности и яркого румянца на безупречно гладком лице.

Когда муж уезжал в отлучки или на войну, по настоянию королевы повторялся один и тот же ритуал: ее тяжелую, из дерева оливы кровать всегда демонстративно, при стечении придворных, переносили в то крыло дворца, где обитали с няньками дети, и ее жизнь протекала там на глазах у всех. Чтобы и тени подозрения не было ни у кого в абсолютной супружеской верности королевы.

Она постаралась: зеленоглазая Беатриса вышла из игры. За день до пожара в лагерь прискакал гонец с личным донесением для королевы — что каравелла Фернана Пераза, нового губернатора острова Гомеры, одного из самых отдаленных канарских владений Кастильи, благополучно отплыла из порта Палое. Изабелла избавила мужа от греховной связи. Но Фердинанд ничего еще об этом не знал.

— Как ты думаешь, Фернандо, Беатриса Бобадиллья была старше или младше нашей Исабель? — спросила вдруг королева, все еще продолжая обращаться к мужу интимным «ты» и нежно прижимая его голову к груди. Их старшую дочь, по традиции, назвали в честь матери.

Фердинанд приподнялся и посмотрел на жену встревоженно:

— Беатриса Бобадиллья? Кто она?

— О, я так и знала, что ты не обратил внимания. Это одна из бывших фрейлин принцессы Хуаны.

Она попыталась вернуть голову Фердинанда себе на грудь, но он неожиданно резко поднялся:

— Одна из бывших фрейлин? Что с ней случилось?

— О, ничего особенного. То, что случается с ними со всеми, — вышла замуж, совсем недавно.

Только две недели назад Беатриса в одном из внутренних двориков севильского Альказара сказала ему, что беременна. И он обещал ей, что все будет хорошо, что они будут вместе очень часто, и он дал ей свое королевское слово, что ничего плохого с ней не случится. И вот…

При дворе служили фрейлинами несколько его бывших любовниц, по галереям дворцов бегало, по крайне мере, трое его незаконнорожденных сыновей. Но с Беатрисой было другое. Фердинанд чувствовал, что все сильнее привязывается к этой простой, славной высокой девушке с бесподобно гибким телом. С ней он чувствовал себя моложе, ему было с Беатрисой хорошо — легко, беззаботно, весело. Может быть, еще и потому, что она не была королевой Кастильи…

А Изабелла поняла, что на этот раз должна действовать быстро.

Исповедник Талавера сказал однажды королеве, что эти женщины и незаконные дети ее мужа — испытание, посланное ей Богом. Крест, который надо нести безропотно. И она несла. Столько лет. Ревниво подмечая в ненавистных бастардах, с гомоном носившихся по ее дворцам, глаза своего мужа, его улыбку, его волевой подбородок. И чем больше появлялось в ее волосах серебристых прядей, а на лбу морщин, тем труднее ей было нести этот крест.