Лоренсо Бадос видел, что люди вокруг неумолимы, но он не чувствовал, что они испытывают к нему какую-либо ненависть. И когда он встретился с одним из них взглядом, то понял, что они вообще ничего к нему не испытывают, что он уже перестал быть человеческим существом, он для них — лишь атрибут этой камеры, не более одушевленный чем доска, к которой его сейчас привязывали.

На скамьях у стены рассаживались писцы — вести подробнейший протокол. Обычно их было двое. Потом записи сравнивались, они должны были совпадать полностью. Такова была неукоснительная инструкция Супремы[164].

Наконец вошел дежурный инквизитор, который и должен был вести допрос. Он взглянул в сторону писцов чуть заискивающе: все трое негласно контролировали друг друга, и любой из них мог донести на другого о несоблюдении инструкций Супремы. Тогда полетели бы головы.

Молодой писец, францисканец брат Луис разграфил лист, подумал: «Ну почему Супреме не издавать уже разграфленные листы для протоколов допросов, насколько было бы быстрее!» — вздохнул и вывел:

«Протокол Дознания

от 30 июля года от Рождества Христова 1491-го.

Имя: Лоренсо Бадос, converse, до крещения — Самюэль Меламед.

Возраст — шестьдесят пять лет.

Обвинение:

распространял иудейские ритуалы омовения,

соучаствовал в распятии христианского ребенка в деревне Ла Гардия[165],

использовал кровь вышеупомянутого ребенка для отправления иудейских ритуалов, направленных на разрушение христианства…»

Брат Луис работал в Инквизиции недавно. У него был отличный круглый почерк. Ему очень повезло: эта работа хорошо оплачивалась и считалась большой удачей. Сначала он чувствовал возбуждение, когда испытывали женщин, которых тоже раздевали донага, но сейчас привык уже настолько, что оставался безразличен, даже если женщины были молодыми. Все равно они были уже отработанным материалом, хламом, который после испытания годился только для костра.

«Процедура» началась, и он быстро вел протокол:

«Следуя инструкциям Супремы, испытуемый перед началом процедуры закреплен на наклонной деревянной плоскости размером 4 фута на 7 футов.

Стадия первая. Ноги испытуемого приподняты. Конечности связаны во избежание движений во время процедуры. Для предотвращения закрытия во время процедуры в рот испытуемого вставлена деревянная распорка. Лицо испытуемого закрыто холстиной, сложенной вдвое (в полном соответствии указам Супремы)».

Он опять вздохнул: вот этот же текст ему придется писать сегодня еще шесть раз, но таков порядок!

На доске над иудействующим converso совершалось обычное и привычное. Все шло по плану.

«Стадия вторая. Вода из сосуда с носиком, дозирующая ее поступление, изливается налицо испытуемого, накрытое материей, с высоты (Луис прищурился, чтобы оценить расстояние) двенадцать — пятнадцать дюймов. Вследствие наполнения водой живот испытуемого увеличился вдвое.

Стадия третья. Поступление воды прекратилось. Ткань с лица убрали с целью дачи испытуемому возможности сделать три вздоха (согласно инструкции Супремы) и с тем, чтобы он мог выразить раскаяние в содеянном.

Стадия четвертая. Раскаяния не последовало. Испытуемый заявляет, что невиновен. Наблюдается сильное побледнение лица и конечностей. Неукротимая дрожь, переходящая в конвульсии.

Стадия пятая. Процедура повторена.

Стадия шестая. Испытуемый после трех вдохов продолжает упорствовать, настаивая, что невиновен…»

Луис взглянул на испытуемого: странно, обычно такие старики признаются во всем уже после второй стадии.

«Стадия седьмая. Процедура повторена.

Стадия восьмая. Испытуемый признал, что:

распространял иудейские ритуалы омовения,

соучаствовал в распятии христианского ребенка в деревне Ла Гардия,

использовал кровь вышеупомянутого ребенка для отправления иудейских ритуалов, направленных на разрушение христианства…

Раскаяние в содеянном: полное.

Заключение. Имена сообщников не были названы, передача светским властям для «послабления»[166] и последующего аутодафе не представляется возможной по причине внезапной смерти испытуемого, что служит дополнительным доказательством его вины.

Постановлено: во время «акта веры» аутодафе 3 августа 1491 года от Рождения Господа нашего Иисуса Христа предать огню чучело преступника, бывшего врача Самюэля Меламеда, полностью сознавшегося в тайном иудействовании».

Подпись

Фердинанд вошел в шатер к жене и дочерям. Он был мрачен.

— Было уже слишком поздно, Изабелла…

Она поняла. Побледнела. Ничего не сказала.

И вдруг заметила странную улыбку на губах своей самой красивой дочери — Хуаны. Забеспокоилась. Ей показалось, что она где-то уже видела очень похожую улыбку. И почему-то стало страшно. А девочка словно смотрела на кого-то рядом с изголовьем сестры и улыбалась.

— Кому ты улыбаешься, дитя мое?

— Вот ей… — Хуана протянула руку в направлении изголовья сестры, — Она смешная и немного страшная. Стоит рядом с головой Исабель и строит мне рожи. И говорит, что Исабель умерла. Она правда уже умерла? Хорошо. Теперь вы будете любить только меня.

Она не выдумывала. Она озорно высунула язык, дразня этого кого-то. Отец, занятый своими мыслями, не обратил внимания, а мать — похолодела. И не столько от слов дочери, сколько от того, с каким знакомым выражением лица они были произнесены.