Такси уехало.

А я…

Я подумал, что мистер Маклейн слишком интеллигентный человек для того, чтобы его недавний визит в офис соперника был весомым вкладом в наше общее возмущение.

Ну так… довольно сложно подумал.

И направился к двери, из которых недавно полицейские вывели моего растерянного собеседника.

…На первом этаже было тихо, висели картины, стояли статуэтки. Вероятно, здесь была небольшая галерея. Круглая лестница вела наверх.

Девушка, которая выходила к полицейским, встала со стула и что-то ласково спросила.

И не успела, как бы это сделали все секретарши мира, закрыть собой священный вход к боссу: я резко распахнул дверь.

Молодой человек, сидевший за столом, оторвался от компьютерного монитора и удивленно взглянул на меня. В один миг я оценил его актерскую внешность: он был просто красавчиком с чистыми голубыми глазами и аккуратно уложенными светлыми волосами.

Таким доверяешь — либо не доверяешь — с первого взгляда.

По крайней мере я предпочитал не доверять…

Подошел, поднял его из-за стола за грудки — пожалуй, так, как он недавно тузил мистера Маклейна. Поймал его удивленный, а потом испуганный взгляд.

Правда, испуганным он стал в тот момент, когда мистер Залески был довольно метко послан в стену, с которой на него посыпалось стекло разбитой репродукции.

Из соседней комнаты я слышал, как секретарша щелкает кнопками телефона, вызывая полицию.

Это показалось мне забавным.

Успех первого посыла следует закрепить как можно быстрее, до приезда смотрителей порядка.

Я спешил. Второй подход тоже оказался удачным. На этот раз галерист, описав дугу, приземлился в объятия роскошного кожаного дивана.

Он что- то кричал и пытался защищаться. Мне было все равно.

На третий раз он не делал попытки подняться, а просто смотрел на меня снизу вверх и, вероятно, ожидал спасительных шагов полицейских.

Они появились, как два черных ангела. Те же самые.

Выражения их лиц тоже были удивленные. Еще бы: второй снаряд попадает в то самое место — за одно утро!

Я поправил одежду, пригладил волосы.

Имел наглость вежливо смахнуть пыль с костюма мистера Залески, поправил на нем галстук и успокаивающе поднял руки.

— Дружба-френдшип! — сказал я.

«Паяц», — сказала Елизавета…

* * *

…В отделение они пришли в том же составе: Дезмонд Уитенберг, Елизавета Тенецкая.

В качестве «группы поддержки» с ними был и наш знаменитый товарищ, имя которого я вежливо опускаю из собственной скромности.

Скажу одно: увидев его, все служители закона выстроились в очередь за автографом. Скажу другое: благодаря ему мы обошлись достаточно малой кровью.

Протокол был торжественно уничтожен.

Мы выпили кофе в классической обстановке, которую я не раз видел в детективных американских сериалах. Правда, начальник отделения опустил жалюзи на своем стеклянном кабинете так, чтобы все его подчиненные могли видеть, С КЕМ он непринужденно общается за чашкой кофе.

Затем нас торжественно проводили в автомобиль.

Я пожал руку тому, кого не раз представлял своим студентам как пример актерского и режиссерского мастерства.

Он похлопал меня по плечу. Я — его.

Чтобы не создавать ажиотаж, который уже начал нарастать среди прохожих, он надел черные очки и нырнул в черный лимузин.

Я вежливо раскланялся перед толпой.

И Дез крепкой дружеской рукой быстро упаковал меня в наше авто.

Мы разъехались в разные стороны, как два мафиози после удачно проведенной операции…

…Два привода в полицию за несколько недель.

Две начищенные рожи.

Одно похлопывание по плечу «оскаровской» рукой…

Этим можно было бы гордиться.

И рассказывать обо всем этом долгими зимними вечерами.

Но во всей этой фантасмагории не было главного: мы снова не нашли то, что искали…

Ноябрь, 2013 год Денис

Из аэропорта я сразу позвонил Марине.

Искусственный голос в трубке сообщил, что «абонент не может принять звонок».

И сообщал об этом всю дорогу, пока я ехал в такси.

Город за окном был мрачным. Но через приоткрытую щель пахло чем-то родным, будто я ткнулся носом в бабушкин платок.

— Вы откуда прилетели? — спросил меня водитель и, не дожидаясь ответа, возбужденно сказал: — Уже слышали?

Собственно, я знал, о чем идет речь, — об этом говорили даже в самолете.

Но мне хотелось услышать что-то «из первых уст» — первых, которые заговорили со мной на родной земле, на родном языке.

Поэтому я спросил:

— О чем же?

— Ну как же! — сразу завелся водитель. — Не подписал, гадюка! Три дня нас здесь колбасило: подпишет, не подпишет. Ну, соглашение в Вильнюсе по вступлению в Евросоюз! Я, блин, ящик пива проиграл: не подписал! Два года нам голову морочил. Два года обещал, а за день все обосрал! Съездил в Москву к хозяину и, — бац! — стой теперь раком всей страной!

— И что теперь?

Водитель обрадовался, что нашел хоть одного непосвященного собеседника, на которого может излить весь накопившийся гнев.

— Теперь — кранты ему! Народ больше терпеть не станет! Это вам не две тысячи четвертый, теперь покруче будет!

— Вы в этом уверены?

— Да молодняк ща другой! Это мы с вами знаем, что такое, когда за горло берут. Стоишь — задыхаешься, и сопли текут от обиды. А им такое неизвестно. Они этого плевка не простят. Зуб даю! Они тут выросли — ровесники независимости. А он им эту независимость пересрал. Показал, кто в доме хозяин. Но — дудки! Не простят!

Я кивнул.

И снова начал набирать Маринин номер.

Безрезультатно.

Во дворе попрощался с водителем. Он помахал мне вслед поднятым вверх кулаком, как боливийский повстанец, и дал газу.

Я остался стоять посреди двора с огромным чемоданом. Смущаясь, что после нескольких месяцев скитаний выгляжу как чужак.

Страна жила без меня. И, кажется, прекрасно обходилась…

Возможно, мне стоило бы попробовать сделать то же самое, а не рваться сюда — в этот двор, залитый молочным туманом, в этот запах осенних листьев и бабушкиного платка и еще черт знает чего, что вызывало спазм в горле и какую-то еще не осознанную ярость на самого себя: почему я решил, что обязательно должен быть здесь?! Почему? Зачем?! Вот с этим чемоданом, набитым разным сувенирным хламом, с нулевым результатом поисков, тошнотой от чужой еды и…