Чувствую, как дерево немного поддается, и отступаю на несколько шагов по лестничной площадке. Опять бросаюсь на дверь, со всей своей энергией швыряя вперед бедра и плечо. Я слышу хруст раскалывающегося дерева, который сопровождается криками и стуком, и снова кидаюсь на дверь как помешанная. Что бы я тут ни сломала, нельзя допустить, чтобы с Пип что-нибудь случилось.

Внезапно дверь распахивается, и я вваливаюсь в ванную, с размаху ударяясь щекой о край раковины. Я совершенно не готова к тому, что вижу, хотя безумные мысли метались в моей голове с тех самых пор, как на кухне Пип я увидела Клаудию в джинсах с завышенной, узкой талией, в которые даже я втиснулась бы с трудом.

– Клаудия, – мой голос дрожит от ярости, – никто не причинит вам вреда, если вы будете сохранять спокойствие. Я хочу, чтобы вы положили нож на пол.

В маленькой душной ванной уже воняет смертью. Я не осмеливаюсь взглянуть вниз, на Пип, и все же знаю, что она лежит в ванне. Я слышу ее частое отчаянное дыхание и понимаю, что она еще жива. Но мне нельзя отводить взгляд от Клаудии и ножа, который она сжимает над голым животом Пип.

– Вы должны слушать меня очень, очень внимательно, Клаудия.

Она поворачивается и впивается в меня взглядом. Ее правая рука вытянута, а в кулаке зажата деревянная рукоятка кухонного ножа. Неужели это та самая женщина, которая совсем недавно проводила со мной собеседование, придирчиво выбирая няню, или мать, которая укладывала спать своих сыновей-близнецов с искренней любовью, будто они – ее родные дети? Чего-то недостает в глазах Клаудии, когда она безучастно смотрит на меня. Кажется, будто радужные оболочки ее глаз обесцветились, а из ее души до остатка выскребли все сострадание. Не могу понять, одержима она злобой или просто больна.

– Помощь уже на подходе, Клаудия. Если вы сделаете так, как я сейчас говорю, мы сможем все уладить. Я знаю, вы не хотите навредить Пип или ее ребенку.

– Это чертовски несправедливо, – произносит Клаудия голосом, который я не узнаю. – Я просто хочу ее ребенка.

Рука Клаудии яростно трясется, по щекам катятся слезы. Клаудия поворачивается, чтобы взглянуть на Пип, которая плачет, вцепившись в край ванны. В нескольких местах вода окрашена розовым, и я волнуюсь, что Пип ранена.

Я вспоминаю содержимое подарочной коробки в гардеробе Клаудии, этого проникнутого безысходностью тайника печальных воспоминаний и потерянных надежд.

– Я знаю, это несправедливо, – начинаю увещевать я. – Но причинять боль Пип – тоже несправедливо, не так ли?

– Мне нужен ее ребенок, – говорит Клаудия, опускаясь на колени рядом с ванной. – Я должна забрать его.

Я отчетливо вижу контуры напряженных мышц ее лица.

– Ребенок вот-вот родится, и я должна благополучно его извлечь, – с устрашающим спокойствием объясняет Клаудия, кладя левую руку на живот Пип и проводя ладонью по этому своеобразному большому куполу, защищающему ребенка.

Я делаю шаг вперед, но она поворачивается и направляет нож прямо на меня. Отступаю, и она вновь обращает внимание на Пип.

– Я хочу, чтобы ты сказала мне, когда будет перерыв между схватками, – говорит Клаудия изменившимся голосом, словно она акушерка, которая контролирует процесс родов. – Я в два счета достану из тебя ребенка.

Клаудия все еще сжимает нож в правой руке, ее суставы побелели от усилия.

Пип будто онемела. Она лежит на спине в ванне и делает все, что в ее силах, чтобы контролировать боль, пронзающую ее каждые пару минут и изматывающую ее даже больше, чем страх. Улучив момент, Пип поднимает на меня взгляд, умоляя помочь. Я медленно киваю из-за спины Клаудии и одними губами произношу: «Все в порядке», в надежде, что Пип поймет.

А потом я слышу шум, доносящийся с улицы. Молюсь, чтобы помощь подоспела быстрее. Жду реакции Клаудии, но она так поглощена наблюдением за волнообразными мышечными сокращениями живота Пип, что ничего не замечает. Не знаю, какой вариант действий выбрать. Если я оставлю их одних и спущусь вниз, Клаудия может в мгновение ока погрузить лезвие ножа в Пип. С другой стороны, я не могу рисковать, допуская, чтобы полиция стучала в дверь, ведь любая внезапная угроза способна привести к точно такому же результату.

– Почему бы вам немного не подождать, Клаудия? Правда, куда спешить? Нет надобности торопиться, вы ведь хотите получить ребенка как полагается, не так ли? – Это единственная вещь, которую я могу сейчас придумать. Меня, увы, к подобному развитию событий не готовили. – Давайте сделаем Пип хорошую чашку чаю?

Клаудия медленно поднимает на меня глаза. Нож лежит на бледной коже Пип. Бедняжку накрыло новой волной схваток, ее всю трясет. Я стою в дверном проеме, молясь, чтобы удалось отвлечь Клаудию и отложить жуткую «операцию». Я могла бы напасть на нее, схватить нож, побороть ее на полу и разбить ее голову об унитаз, но если что-то пойдет не так или она возьмет надо мной верх, все будет кончено.

И тут я снова слышу шум, который явно доносится снизу, от входной двери. Какие-то люди уже у дома. Это, должно быть, полиция.

Клаудия тут же поворачивает голову.

– Ну так как насчет чая? Судя по виду Пип, она не отказалась бы и от печенья, – притворно смеюсь я, пытаясь перекрыть доносящийся снизу шум.

К моему величайшему изумлению, Клаудия кивает, немного мрачнея, словно до нее постепенно доходит весь ужас того, что она творит. Она в недоумении разглядывает собственные руки, сверкающее лезвие ножа в правом кулаке, полуголую Пип, которая беспомощно лежит на спине и с присвистом дышит, терпя боль наконец-то стихающих схваток. Клаудия подползает к бортику ванны, хватаясь за него обеими руками. Нож глухо звенит, ударяясь об акрил, и Клаудия поднимается – хмурая, задумчивая и чуть ли не полная раскаяния.

– Чашка чаю, да, – произносит она, и на ее лице появляется ничего не выражающая улыбка. Клаудия внимательно смотрит в зеркало, словно вглядывается в бесконечность, а не в свое отражение. Рука, сжимающая нож, слабеет и падает вниз, к бедру Клаудии.

– Вот и славно, – отвечаю я. – Мы можем поговорить о вашем ребенке.

Я смотрю на Пип, взор которой на мгновение проясняется, несмотря на колотящую тело дрожь и пену в уголках рта.

– Пойдемте, Клаудия, давайте…

Но внезапный стук входной двери меняет все. Клаудия разом теряет здравомыслие, тяжело плюхается на колени и опять сильно прижимает нож к коже Пип.

– Вы думаете, что я глупая, что я не смогу этого сделать, но я тренировалась, – решительно произносит Клаудия. – На этот раз я сделаю все правильно.

Облизывая губы, она склоняет голову набок, сосредоточенно изучая область кожи под пупком Пип.

Я замираю в дверном проеме. Стук снизу звучит уже настойчивее, и фельдшер скорой помощи громко кричит через щелочку в почтовом ящике. Не сомневаюсь, что Клаудия ударит Пип ножом, если я спущусь вниз, чтобы открыть дверь. Пока я здесь, есть шанс, что мне удастся остановить Клаудию.