Выдвинув русскому еврейству в целом все мыслимые и немыслимые обвинения, в разгар дела Бейлиса, обвиненного в убийстве христианского мальчика с целью использования его крови в ритуальных целях, черносотенная публицистика добралась наконец до еврейских солдат. В 1911–1913 гг. праворадикальные публицисты подвергли ревизии знаменитые русские ритуальные процессы предыдущего, XIX столетия. Особое внимание ультраправых привлек Саратовский ритуальный процесс, получивший в русской периодике название Саратовского дела. Почему именно Саратовский, а не любой другой? Во-первых, потому, что Саратовское дело — единственный в русской истории XIX в. «ритуальный» процесс, закончившийся обвинительным приговором. Не помогли и многочисленные попытки авторитетных экспертов, в частности профессора Хвольсона, доказать всю нелепость обвинений евреев в ритуальных убийствах. Во-вторых, потому, что по этому процессу проходили еврейские солдаты Саратовского гарнизона. В-третьих, потому, что Бейлис — как он сам охарактеризовал себя на суде — был запасным еврейским солдатом (к слову, факт, не оставшийся незамеченным в публикациях СРН). Бейлис думал, что, назвав себя бывшим солдатом, который заботится только о том, чтобы прокормить семью, он разжалобит присяжных. Ультраправые решили иначе: еврей Менахем Мендель Бейлис, отставной солдат, обвиняется в ритуальном убийстве; но ведь русской истории уже известен обвинительный приговор еврейским солдатам по кровавому навету! Стало быть, следует напомнить об этом суду. Так появился памфлет «Жертвы Израиля. Саратовское дело», автором которого был член Государственной думы Г.Г. Замысловский — человек «крупных способностей, но исключительной душевной низости», как писал о нем известный своей строгой объективностью Оскар Грузенберг.

Публицистика приносила Замысловскому неслыханные доходы: за брошюру, в которой доказывалось, что Ющинского замучили евреи, он получил из специального государственного фонда 75 000 руб. Для своей новой брошюры Замысловский смело заимствовал концепции и схемы из уже знакомых нам литературных источников. При этом он изменил соотношение между армией и евреями на противоположное. У него не евреи терроризируют бедных русских солдат, «жертв Израиля», а, наоборот, еврейские солдаты пьют кровь местной русской общины, ставшей «жертвой Израиля». Это противостояние Замысловский подкрепил важным — и, к слову, верным — наблюдением: кроме солдат в городе практически нет евреев, а «главный рассадник Саратовских жидов — местный гарнизонный батальон». В батальоне сорок четыре еврея, совершенно безнадзорных. Все те омерзительные повадки, которые Булгарин и Крестовский приписывают польским евреям, Замысловский приписал еврейским солдатам. Они наглы и разнузданны; грабят казенное имущество; совращают в иудейство — впрочем, неудачно; прикрываются религиозной традицией для совершения преступных действий; используют христиан как подставных лиц, чтобы потом предать их. В памфлете Замысловского использован даже случайный эпизодический герой Булгарина — вымышленный ренегат. У Замысловского он превращен в реального ренегата — Даниила Хвольсона, который пользуется теми же бесчестными средствами, что и его бывшие соплеменники, покрывая и оправдывая их ритуальные убийства.

Еврейские солдаты представлены как настоящие кровопийцы. По Замысловскому, истинные участники ритуального убийства — нижние чины из евреев Берлинский, Берман, Зайдман, Фогельфельд. Главный виновник — солдатский цирюльник Шлиферман. У одного из них была найдена сефардского обычая Пасхальная аггада на ладино (еврейско-испанском языке) с изображением фараона, купающегося в крови еврейских мальчиков. Замысловский был совершенно уверен, что эта иллюстрация изображает ритуальное убийство: еврей купается в крови христиан. Поддерживая точку зрения Замысловского, профессор Залесский вновь проанализировал Саратовское дело и согласился со справедливостью обвинений, дескать, солдаты «сами сознались». После оправдательного приговора по делу Бейлиса Замысловский, выступавший на процессе гражданским истцом, пытался использовать Саратовское дело (в своем изложении) как важную дополнительную улику, требующую пересмотра приговора.

Из многочисленных публикаций праворадикальной публицистики с необходимостью следовал один-единственный вывод: евреев следует удалить из армии. Весь правый лагерь прекрасно осознавал, что стоит Военному министерству принять соответствующий закон — и никаких препятствий для массового участия армии в окончательном решении еврейского вопроса в России не будет. За изгнанием евреев с военной службы последует отъятие у них тех немногих гражданских прав и свобод, которыми они еще пользуются: изгнание из всех высших учебных заведений, запрещение любой юридической и медицинской практики, бойкот еврейской торговли, вплоть до экспроприации еврейского капитала — как награбленного у армии — в пользу казны. Наконец, полноправный и широкомасштабный погром. Правая периодика открыто и закулисно обсуждала такого рода возможности, признавая, что распространение на евреев воинской повинности представляет собой серьезное препятствие осуществлению планов создания национальной армии.

Было бы наивно полагать, что у правых публицистов не было своей аудитории и что мало кто доверял их писаниям. Как справедливо отметил Ханс Роггер, «попытка ряда маньяков навязать свою волю государству» была небезуспешной. Призывы правых безусловно были услышаны, о чем свидетельствуют ответы высших военачальников на анкету по еврейскому вопросу, подготовленную и разосланную Военным министерством в 1912 г. Материалы анкетирования должны были стать основой изменений в новом военном уставе, вошедшем в силу в 1912 г. Однако обработаны они были позже, поэтому новый устав принимался без их непосредственного учета. Вопросы анкеты были адресованы начальникам некоторых Главных управлений Военного министерства, командующим военными округами, корпусным и дивизионным генералам — словом, высшей военной аристократии, знающей об отношении к евреям при дворе и в самом Военном министерстве. Резолюции Николая на предложениях губернаторов убрать евреев из армии («да, да и да», «я того же мнения») не могли не дойти до ушей высшего военного начальства. Вряд ли можно назвать случайным тот факт, что среди опрошенных не было ни одного полковника. Все те, кто непосредственно сталкивался с еврейскими солдатами, а не судил о них, исходя из высочайшего на сей предмет мнения, разглагольствований консервативной прессы или ходячих предрассудков, анкеты не получили.

Результаты анкетирования оказались предсказуемыми. Двадцать восемь из опрошенных решительно высказались за изгнание евреев из армии. Их главный аргумент заключался в том, что евреи ослабляют силу армии, провоцируя революционные вспышки в войсках. Шестнадцать высказалось против изгнания и замены натуральной повинностью, поскольку служба в армии — священная обязанность и освобождение от нее евреев произведет дурное впечатление на другие национальности. Евреи, пользуясь своей изворотливостью, сумеют переложить тяжесть натуральной повинности на другие народности. Кроме того, откроется возможность избежать военной службы путем принятия иудаизма, а этим способом, надо ожидать, многие захотят воспользоваться. Евреи — необходимое зло, поэтому нужно оставить их в войсках, сохранив все ограничения по службе. Шестеро военачальников предложили сегрегационную модель: убрать евреев со строевой службы и создать из них особые мастеровые команды, сплошь еврейские, чтобы оградить армию от вредного влияния. Многие из опрошенных высказывали мнение, сформулированное генералом Мышлаевским: до пересмотра вопроса о евреях в государстве вообще не имеет смысла поднимать вопрос о них в армии. В итоге на материалах анкеты 12 января 1913 г. военный министр генерал Владимир Александрович Сухомлинов вывел свою резолюцию: «Исходным пожеланием признаю совершенное удаление евреев из армии».