Сашка, все еще не расставшийся со своей нелепой, все задевающей алебардой, задрал голову и чуть левее луны увидел летящий табун пегов. Ближе всех был жеребец – белый, чуть отливающий в серебро, с прекрасными крыльями, каких Сашке никогда не доводилось видеть. Жеребец мчался чуть в стороне, опережая кобыл и сбивая их в кучу. И от кобыл, и от жеребца веяло дикостью и свободой.

– Видел? – жадно спросила Рина. – Сколько их! Пятьдесят?

– Больше, – сказал Сашка.

Сосчитать было невозможно. Огромный табун пегов, состоящий из нескольких семейных групп-косяков, при каждом из которых был свой жеребец.

– Откуда они? – выдохнул Сашка.

– Не знаю. Сама случайно увидела!

– Смотри, все неоседланные! Может, с Дона перегоняют?

– Да с какого Дона?! Там и близко нет столько пегов… – с сомнением отозвалась Рина.

Сашка использовал магию русалки на нерпи как бинокль и разглядел рядом с жеребцом множество крошечных блестящих точек. Золотые пчелы! Они не столько жалили пегов, сколько угрозой укусов сгоняли их в одно место.

И сразу же к Сашке пришел ответ. Каким-то образом золотые пчелы из шныровского улья проникли на двушку, даже, возможно, за Вторую гряду, и пригнали в наш мир целый табун пегов. Где-то между пегами метался берсерк на гиеле. Кажется, Верлиока, хотя наверняка сказать было нельзя. Он вертелся в седле, разворачивая гиелу на месте. Гиела паниковала. Обычная тактика хищников – отбить от табуна одного, слабого, окружить его и наброситься. Сейчас же гиела нервничала, поджимала уши и, загребая воздух крыльями, искала глазами лазейку, куда можно слинять.

Не понимая, откуда взялось сразу столько пегов, Верлиока бросал гиелу то в одну, то в другую сторону, спасаясь от ударов копыт. Он тоже понимал, что надо бежать. Об этом ему говорил весь его опыт, однако с земли на него смотрели сейчас Гай, Белдо и все три форта.

И вот берсерк решил одним ударом убить двух зайцев – и вырваться из табуна, и убить одного из пегов. Развернув гиелу, он ударил ее разрядом электроповодьев и бросил ее на одну из летящих над лесом кобыл. Это была молоденькая приотставшая песочная кобылка, которую гнали за табуном две или три пчелы. Замысел Верлиоки был прост. Гиела, имеющая преимущество по высоте, атакует кобылу и укусит ее. Хватит легкой царапины ядовитых зубов. Сразу после этого Верлиока на гиеле нырнет в лес и скроется там от мести табуна… Ну если вдруг такая месть последует.

Рина, видевшая, как гиела складывает крылья, жалобно закричала. Она догадывалась, что сейчас будет. Гиела рванет зубами бок молодой кобылки, после чего сразу отлетит, давая яду подействовать. Шансов спастись у кобылки, как казалось Рине, не было. Один из ближайших жеребцов – широкогрудый, серокрылый – заметил гиелу, когда та уже начинала атаку.

Коротким ржанием предупредив табун, он ударил по воздуху крыльями и устремился наперерез. На гиелу он налетел сбоку. Прямого столкновения грудь в грудь не получилось. Скорость гиелы была слишком высокой. Но и гиела не успела укусить жеребца. Ее оскаленные зубы лишь скользнули по его маховым перьям. В следующий миг промахнувшаяся гиела пронеслась мимо кобылки, а жеребец еще успел взбрыкнуть ей вслед копытами. По гиеле он не попал, но, уклоняясь от копыта, гиела бестолково заметалась, пытаясь справиться со своей собственной скоростью. Теперь уже она проигрывала табуну по высоте.

Прижав уши и оскалив зубы, разъяренный жеребец раз за разом налетал на нее сверху, пытаясь ударить гиелу передними копытами или грудью. Нападал он решительно, без малейшего страха. Гиела окончательно перетрусила, перестала слушаться электроповодьев и, спасаясь от жеребца, в панике сунулась было в косяк кобыл. Это была не лучшая идея, потому что и там ее встретили зубы и копыта. Лучше иметь дело с одним мужчиной, чем с множеством сердитых женщин. Рина увидела, как гиела, получившая по крылу скользящий удар копытом, закувыркалась и, падая, задела лесные вершины. Верлиока, изогнувшись как кошка, сумел вцепиться в сосну и по ее стволу, ломая ветви, скользил теперь вниз.

Жеребец преследовал сбитую с крыла гиелу лишь до леса. Здесь он красиво развернулся, сместился к оврагам, пронизывающим весь лес, и, встроившись в восходящий поток теплого воздуха, стал быстро и без усилий набирать высоту. Весь огромный табун последовал за жеребцом. Золотые пчелы подгоняли их, но подгоняли так, словно пеги и сами знали, что им делать.

Рина и Сашка, задрав головы, наблюдали за табуном с крыши. Табун сместился к игольному заводу и находился теперь прямо над ним. Поднявшись на метров восемьсот-девятьсот – Сашка умел определять расстояние по размеру крыльев летящего пега, – жеребец вышел из восходящего воздушного потока, полусложил крылья и наискось, с большим наклоном, устремился к земле. За ним последовали кобылы.

Рина схватила Сашку за руку:

– Посмотри на Горшеню!

На пустыре стояло большеротое существо в старом тулупе. Сильно откинувшись назад, поскольку шея у него не гнулась, гигант смотрел на небо. А потом Горшеня вдруг раскинул руки и побежал, подпрыгивая и словно собираясь взлететь. Вся его громадная фигура выражала радость.

Эльб-карлик, просочившийся сквозь котел и покинувший Горшеню, спешно отползал, причем почему-то не к рогрику, а к ограде. Коротконогий, косолапый, бесформенный, вместе с тем сообразительно-целеустремленный, он напоминал умного штабного писаря, который в самый разгар боя, когда ничего еще не ясно и фронт не прорван, уже чует многоопытной душой беду неминучую и, спешно пакуя вещички, вталкивается в кузов отходящего грузовика.

Разогнавшийся жеребец приближался к земле. Чем быстрее он разгонялся, тем ярче становился. Вокруг него небо точно размывалось. Кто-то закричал срывающимся, стеклянным голосом: «Стреляйте в них! Стреляйте!» Рина узнала Гая – и даже, как ей показалось, увидела его. Гай стоял и, вскинув руку, показывал берсеркам на пегов. Берсерки послушно стреляли, метя в вожака. Однако тот был уже слишком плотен, уже не этому миру принадлежал. Рина увидела, как один болт отскочил от его груди и сломался надвое.

– Смотри! Они прямо на рогрика падают! – завопил Сашка, азартно размахивая алебардой. Рина начинала бояться, что он прыгнет с третьего этажа, чтобы принять участие в схватке.

Рогрик, пробивавший границу все теми же короткими движениями питающейся гусеницы, отпрянул. Задрал голову, даже вроде бы зашипел, пытаясь послать пегам волну страха и боли. Некоторые молодые пеги действительно шарахнулись, однако взрослые кобылы и жеребцы не собирались сворачивать. Они лишь скалились, поджав уши, и мчались к нему.

В следующий миг жеребец врезался в озерцо, грудью пропоров белесое тело рогрика. Рина не раз ныряла сама, но никогда не наблюдала нырка со стороны, да еще так близко. Ей почудилось, что озерцо вспучилось и сразу сомкнулось. Толчка Рина не ощутила, но ощутила короткий жар и, защищаясь от него, вскинула к лицу полусогнутую руку. Уклоняясь от новых ударов, рогрик стал корчиться, как червь, к которому прикоснулись раскаленным гвоздем. За жеребцом в нырок ушли с десяток кобыл, затем опять жеребец. Пеги пропарывали озерцо один за другим и исчезали. Кто-то задевал рогрика, нанося ему оплавляющиеся раны, другие рогрика не задевали. По пустырю, от места, где они врезались, прокатывались тугие волны света. Их было много. От каждого ушедшего в нырок пега – своя волна. Волны нагоняли друг друга, накладывались.