запах газа. Неужто ты своим огромным носом не чувствуешь вони? А ты, дражайший Риге, отвечай урок!

Ученики проходят заключительные страницы поэмы о Пираме и Фисбе, исполненные глубочайшего драматизма. Риге зачитывает классические строки: «Non aliter, quam cum vitiato fistula plumbo — Scindi tur et tenui stridente foramine longas. Eiaculatur aquas atque ictibus aëra rumpit», —и переводит:

—      «Когда Пирам вонзил в себя меч, кровь сильной струей брызнула из горла его, подобно тому как с громким свистом вырывается вода из лопнувшей трубы».

С переводом покончено. Класс переходит к анализу текста.

—      Быть может, господин Нос, отрок с гигантским хоботом, соизволит очнуться ото сна и поведать мне, какова роль загадочного словечка «аn» в седьмой строфе сверху? Когда ты дома изучал этот текст, не ожидал ли ты, что в первом члене разъединительного вопросительного предложения Овидий непременно употребит; «utrum» или по меньшей мере частицу «ne»?

Эллерстрем лихорадочно роется в своей памяти. Затем нерешительно произносит:

—      «Аn» употребляется в зависимом предложении, когда первое звено предложения отсутствует.

—      Повтори-ка еще разок, что ты сказал. Я не расслышал, что произнесли твои пурпурные уста!

Эллерстрем вновь повторяет все, что ему удалось вспомнить о частице «аn».

—      Чепуха! Дорогой Эллерстрем, ты, видно, прочитал не тот параграф! Или, роясь в кармане, вытянул не ту шпаргалку! Номер не вышел, дружок! Нильсен, можешь ответить на мой вопрос?

—      «Аn» не только употребляется во втором звене разделительного вопросительного предложения, но также и в самостоятельных вопросительных предложениях, когда в них содержится возражение против первоначального утверждения, или в тех случаях, когда подразумевается подтверждение заключенных в них мыслей, или когда задающий вопрос сам же дает на него ответ или выражает его предположительно в форме нового вопроса.

—      Вот это верно. Но в первую очередь «аn» употребляется в подчиненном вопросительном предложении со значением «чтобы... не», «чтобы... как-нибудь не», а также для усиления после «haud scio», «nescio», «dubito», «dubium est», «incertum est» и в некоторых других словосочетаниях, выражающих сомнение. Быть может, господин Нос потрудится повторить все это?

Однако Эллерстрем не в состоянии запомнить правило целиком. И тут терпению, как и шутливой снисходительности Бломме, приходит конец.

—      Ты мог бы по крайней мере прислушиваться к тому, что говорят в классе. Право, совсем не обязательно устраивать для себя мертвый час на уроке латыни. Достаточно уже того, что ты не выучил урока. А когда мы повторяем правила с единственной целью — помочь тебе разобраться в них, то ты даже не удостаиваешь нас своим вниманием. Но погоди! Я еще доберусь до тебя! Уж я разделаюсь с тобой на экзамене!

На дворе под самым окном какой-то другой класс играет в мяч. То и дело раздаются свистки и резкие выкрики учителя гимнастики.

—      Черт побери! — говорит лектор Бломме. — И этот дурацкий спортивный ажиотаж тоже приходится терпеть!

Для Бломме выдался трудный день. Ученики не помнят себя от счастья, когда, наконец, раздается звонок. Перед уроком немецкого языка можно будет выйти во двор и хоть немного погреться на солнце.

Дежурный остается в классе.

—      Послушай, Эллерстрем, — обращается к нему лектор Бломме. — Мне необходимо поговорить с тобой. Очевидно, ты не уяснил себе, какая серьезная угроза нависла над тобой. Я не смогу санкционировать твой перевод в следующий класс. Не смею взять на себя такую ответственность. Я вынужден выставить тебе плохую годовую оценку. Говорю тебе об этом сейчас, потому что я твой друг. Я желаю только твоего блага. Попытайся понять это, Эдвард, — продолжает Бломме, как в былые времена называя ученика по имени. — Да, Эдвард, я твой друг. Но я обязан быть справедливым. Я вынужден принести тебя в жертву, хотя в душе мне это причиняет боль.

Эллерстрем неподвижно сидит за партой. Лицо его горит, перед глазами плывут круги. Еще раз заверив его в своих дружеских чувствах, Бломме выходит из класса. Плохая годовая оценка... Бломме отказывается санкционировать его перевод в следующий класс... Страшнее этой катастрофы ничего не может быть. Уж лучше утопиться или проглотить какой-нибудь яд из бутылочек, хранящихся в шкафу.

Система оценок дает некоторым людям большую и необычную власть. Огромное доверие оказано учителям. Взять, к примеру, мальчика вроде Торсена. Он живо интересуется зоологией и знает всего Брема наизусть. Дома у себя он оборудовал аквариум. Развел рыб и разных животных. В свободное время он изучает жизнь насекомых. На насыпи около порта он отыскивает редкие виды улиток и определяет их по книге «Фауна Дании». Topсен отлично разбирается в зоологии. Однако учитель естествознания не выносит его и потому считает, что ему нужно выставить плохую отметку. И некому проверить, правильно ли он рассудил. Нет никаких инстанций, к которым можно было бы апеллировать. Власть учителей велика и удивительна.

На кафедре все еще лежит овальная жестяная коробочка, забытая лектором Бломме. Желтая овальной формы коробочка с леденцами.

Хоть бы этот Бломме подавился одной из своих конфеток! Эх, если бы они оказались ядовитыми!

Стену закрывает просторный вытяжной стеклянный шкаф. В нем — кислоты и щелочи, медный купорос, а также бесчисленные склянки со смертоносными ядами. Дежурный обязан прятать ключ от этого шкафа. Он отвечает за его сохранность. А что, если найдется другой выход? Может быть, не обязательно Эллерстрему топиться или принимать яд...

Во дворе шумят и резвятся ученики. Они бегают, кричат и воспитывают «сосунков». Голуби спариваются, роняя перья, столь необходимые инспектору Шеффу для чистки трубки. А Эдвард Эллерстрем тихо сидит в классе и проделывает отверстие в одном из леденцов лектора Бломме. Он работает добросовестно и аккуратно. Когда отверстие готово, Эллерстрем сыплет в него белый порошок. Затем он так же аккуратно вытирает конфетку и кладет назад в овальную жестяную коробочку, старательно засунув ее в нижний ряд леденцов.

Перед самым звонком за коробочкой возвращается Бломме.

—      Вот к чему приводит кочевая жизнь! Поневоле начинаешь терять свои вещи! Ха-ха-ха! А ты, верно, решил, что я забыл про леденцы, и, пожалуй, уже собирался их съесть, — шутливо добавляет учитель. — Впрочем, я готов предложить тебе конфетку, хотя бы в благодарность за то, что ты не съел их все до одной! Пожалуйста, угощайся! — И он протягивает Эллерстрему открытую жестяную коробку.

—      Спасибо, — говорит Эллерстрем и берет верхний леденец.