сильно стороной, я всегда был скорее боевиком. Но успех, по-видимому, мне сопутствовал. Зов на несколько секунд стал слабее, а затем усилился, сконцентрировавшись на мне для передачи уже своих мыслеобразов. Только вот мой собрат по несчастью слегка перестарался, устройство в ошейнике среагировало на близкую псионическую энергию, а я скрючился на полу в судорогах. Ничто так не бодрит, как электрошок, люби его мать! Непередаваемые ощущения!

К счастью, для меня разряды били мою шею не долго, а перед тем, как я потерял концентрацию, коллега успел кое-что пропихнуть мне в голову. Правда, информация меня не слишком сильно порадовала. Я надеялся на способ обхода чувствительного элемента ошейника, а мне выложили краткую справку о себе, если можно это так назвать. По ощущениям, со мной связался напуганный ребёнок, которого тоже держат взаперти, но для полного счастья регулярно пичкают какими-то препаратами, от которых путаются мысли и приходит забытье, а также ставят какие-то эксперименты.

В общем, помощи от данного псионика можно было не ждать, ему бы самому кто помог. Но сам факт был любопытен. В своё время я тоже пришёл в себя практически в камере. Только вот, памятуя своё состояние и уровень умений, должен признать, что фокус с телепатией и передачей информации мне был бы не по силам. Пацан был определённо очень силён и талантлив. Жаль только ничего, кроме судорог и боли, знакомство с ним мне не принесло. Отдышавшись, а заодно обдумав ситуацию, я начал подниматься и тут же услышал голос откуда-то со стороны сдвигаемой панели.

— Заключённый номер шестьсот тридцать девять, воздержитесь впредь от применения псионики, — произнёс неведомый надзиратель и меня вновь скрутило судорогой от разряда. А когда я сумел снова восстановить дыхание, тюремщик добавил более ехидным тоном: — Хотя и смотреть, как ты дрыгаешься, довольно весело.

Хотелось сказать пару ласковых, но я сдержался. Добраться до этой твари я всё равно пока не могу, а вот получить ещё одну бодрящую порцию электрического тока можно как два пальца об асфальт. Так что идея о том, чтобы просто лечь на койку, показалась мне гораздо более здоровой.

Шестьсот тридцать девятый номер… Интересно, что он значит. На кораблях личные номера обычно привязаны к боевым частям. В тюрьмах, порой, привязка идёт к блокам, этажам и камерам. Шестой блок, третий этаж, камера девять? Может быть и такое. Еще и так, что в данной конкретной тюрьме шестерки — это псионики, а тройка является уровнем опасности или изоляции от персонала. А, возможно, личный номер вообще ничего не значит и назначается случайно.

Следующие дни прошли всё так же однообразно, лишь на четвертый вновь удалось ощутить зов. Похоже, неведомый ребёнок вместо удара током получил новую порцию веществ внутривенно и пришёл в себя только сейчас. Только вот передать ничего толком не успел, лишь обозначил своё присутствие. Вероятно, теперь химией его накачивают более оперативно. Но зато я хоть обошёлся без ударов током. К тому же удалось определить примерное направление и расстояние до моего случайного «собеседника». Так как особых дел, кроме размышлений, у меня не было, то подумал я и о нём. Странная ситуация, с какой стороны не посмотри. Что ребёнок делает на объекте, где держат пленных? Или, возможно, я не совсем в тюрьме? Но тогда где? Определённо это не учебка для малолетних псиоников. Может, какой-то исследовательский объект? Такая версия имеет право на существование, особенно учитывая вид парочки штурмующих с Кломари. Но зачем тогда эти игры в военную прокуратуру? Одиночная камера способствовала размышлениям, но почему-то они были не слишком веселыми. Не хочу даже представлять, что чувствуют люди, которые сидят в таких чуланах месяцами или вовсе годами.

Всё рано или поздно заканчивается, закончилось и моё ожидание. Голос из динамика приказал встать лицом к стене и закинуть руки за голову, пришлось подчиниться, чтобы не ловить очередной электрошок. Вероятно, сверившись с камерой наблюдения, которая, скорее всего, была в плафоне лампы, тюремщик дал команду на открытие двери. Судя по звуку, одна из стен отъехала целиком, затем раздались тяжёлые шаги трёх человек.

Через пару мгновений, когда мои запястья и лодыжки оказались в кандалах, догадки подтвердилась. Три человека в бронекостюмах англосаксонского образца, кажется, это какая-то модификация Марк-3. Тяжёлые, надёжные, но не очень поворотливые. И это было хорошо, без работающих сервоприводов двигаться в этих костюмчиках очень тяжело. Впрочем, кто будет выдавать тюремной охране лёгкие разведывательные модификации? Одна стена камеры и правда отъехала к бок. Странная конструкция, сделанная не в угоду функциональности, а для вида «дорохо-бохато». Что для тюрем и военных объектов как-то нехарактерно. Где же я?

Напасть на сопровождающих можно было уже сейчас. Вырубить электронику, ударить псионикой по мозгам этим мордоворотам и пытаться пробиться наружу… Но, во-первых, до сих пор неясно, в какой стороне выход. А, во-вторых, из оружия у охраны только дубинки с той же возможностью подарить заключённым разряд тока. То есть бежать я буду до первого псионика, которого не получится задавить своими способностями сходу, и у которого будет ствол. Так себе перспектива, учитывая, что я до сих пор не верю в расстрел.

Путь мы преодолели не такой уж длинный, и оказались в просторном помещении. Меня подвели к стене и закрепили цепи кандалов над головой. Через несколько секунд появился давешний сопляк ещё с несколькими бойцами. На этот раз с винтовками.

— Ба, знакомые всё лица, — хмыкнул я, разглядывая это недоразумение. На экране планшета всё было более или менее, но сейчас стало отчётливо заметно, что форма военного прокурора на нём сидит, как на корове седло. Чувствовалось, что передо мной не военная косточка, а гражданский человек.

Ответа на свои слова я не дождался, но зато выслушал приговор. Получилось довольно длинно, после всех стандартных слов из серии: «Именем Славянского союза Драгунов бла-бла-бла лишается всех званий и наград», зачитан был ещё и список моих преступлений. Я на этот фарс уже не реагировал. Кольцевидная мышца чуть ниже спины, конечно, слегка играла, но Славянский союз и броня англосаксов на охранниках как-то не вязались. Но раз охота устроить представление, что ж нет?

— Приговорённый, есть ли у вас последнее слово?

— Конечно есть, точнее даже просьба. Передайте моей семье, что я их всех люблю. Что люблю закаты. Люблю рассветы. Люблю жареную картоху с котлетами. Люблю брюнеток. Люблю блондинок. Люблю рыженьких. Люблю…

— Прекратите ёрничать! — попытался гаркнуть юноша.

— Насри в лицо своему художнику по костюмам, клоун, в Славянском союзе не носят