ребенок, надумавший сбежать из дома, – но никаких приспособлений для костра брать не стал: жители поселка взвинчены и, едва завидев огонь, тотчас же вызовут копов. Получится глупо. К тому же я не прирожденный скаут и вполне способен спалить остатки леса.

Вечер выдался ясный и безветренный, солнечные лучи окрашивали башню золотисто-розовым и придавали печально-романтичный вид даже канавам и отвалам земли. Где-то далеко на полях блеяли овцы, в воздухе висел плотный аромат умиротворения – сено, коровы, неведомые мне пьянящие цветы. Стаи птиц над холмом выстраивались в клин. Собака возле фермы встала, предостерегающе гавкнула и посмотрела на меня, но решила, что угрозы я не представляю, и снова мирно улеглась. Я прошел по неровным, проложенным археологами дорожкам, куда разве что тачка поместится, дошел до противоположной стороны – по такому случаю я надел старые кроссовки, вытертые джинсы и толстый свитер – и нырнул в лесную чащу.

Если вы, как и я, до мозга костей городской житель, вероятнее всего, лес вам представляется таким, каким бывает на детском рисунке: одинаковые зеленые деревья ровными рядами, а землю укрывает мягкий ковер листвы или иголок. Возможно, леса, выращенные человеком, и правда выглядят так, не знаю. Лес в Нокнари настоящий, причем более причудливый и таинственный, чем мне запомнился. Тут своя иерархия, тут разворачиваются ожесточенные битвы и заключаются тайные союзы. Я в этом лесу был чужаком, и у меня появилось ощущение, будто мое присутствие заметили и множество глаз наблюдает за мной, без одобрения или осуждения, просто оценивая.

На кострище на полянке Марка чернел свежий пепел, рядом валялись окурки. Получается, после смерти Кэти он опять сюда приходил. Я искренне надеялся, что сегодня он не заявится воздавать дань прошлому. Вытащив из карманов бутерброды, термос и фонарик, я расстелил спальный мешок на примятой траве, там, где обычно спал Марк, а затем медленно, не торопясь двинулся по лесу.

Я брел словно по руинам огромного древнего города. Деревья устремлялись вверх, выше, чем колонны соборов, боролись за пространство, подпирали друг друга огромными накренившимися стволами, приспосабливались к склону холма, – дубы, буки, ясени, прочие с неведомыми названиями. Длинные прострелы света едва пробивались сквозь зеленые арки ветвей. Густая грива плюща покрывала толстые стволы, водопадом спускалась к земле, превращала трухлявые пни в мощные камни. Шаги пружинили на многолетней подушке из листвы. Я остановился и ногой перевернул деревянную колоду. В нос ударил запах гнили, под колодой, в сырой черной земле, я увидел мелкие колпачки грибов и извивающегося дождевого червя. Порхающие и чирикающие в ветвях птицы устраивали ужасный переполох, когда я проходил мимо.

Непролазный кустарник, полуразрушенная каменная стена, кряжистые, толще моей руки корневища, позеленевшие от мха. Низкие берега реки, заросшие ежевикой (на задницах и руках мы съезжаем к воде. “Ой! Моя нога!”), с нависшими над водой ветвями бузины и ивы. Река напоминала старое листовое золото с чернильными разводами. На водной глади замерли тоненькие желтые листочки, такие легкие, словно они лежали на твердой поверхности.

Сознание путалось, мысли ускользали. Каждый шаг приводил к узнаванию, словно выбивая в воздухе морзянку на частотах таких высоких, что и не уловить. Здесь мы бегали, мчались вниз с холма, разбегаясь по паутине едва заметных тропинок, здесь ели мелкие яблоки-дички с покосившейся яблони, и, подняв голову, вглядываясь в сумятицу листвы, я почти ожидал увидеть, как мы, подобно молодым камышовым котам, карабкаемся по веткам. Возле одной из этих полянок (высокая трава, пятна солнечного света, кусты крестовника и цветы дикой моркови) мы наблюдали, как Джонатан с дружками держат Сандру. Где-то здесь, возможно, на том самом месте, где я теперь стоял, лесная чаща расступилась и навсегда поглотила Питера и Джейми.

На ту ночь я не строил никаких особых планов. Войти в лес, оглядеться, переночевать там в надежде, что произойдет что-то. До этого самого момента отсутствие планов не выглядело препятствием. В конце концов, стоит мне что-либо продумать заранее, и все просто удивительным образом идет наперекосяк. Мне нужно сменить тактику, это очевидно, а чего уж проще, чем ничего не предпринимать и просто ждать, что даст мне лес? И, по-моему, это перекликалось с моим тщеславием. Полагаю, во мне всегда жило желание – хоть по темпераменту я для этой роли ну никак не гожусь – быть героем мифа, решительным и бесстрашным, из тех, что седлают дикую лошадь, которую не под силу оседлать никому больше, и мчатся навстречу судьбе.

Впрочем, когда я действительно очутился в лесу, реальность оказалась вовсе не похожей на мои мечты с их безрассудным стремлением покориться судьбе. Сам я слегка напоминал себе хиппи, даже думал покурить травку в надежде, что расслаблюсь и подтолкну подсознание вперед, но от травы меня обычно клонит в сон и я сильно тупею. Неожиданно я подумал, что, вполне возможно, дерево, к которому я прислонился, – то самое, возле которого меня когда-то обнаружили, и где-то на его толстом стволе до сих пор есть отметины от моих ногтей. В тот же миг я понял, что уже смеркается.

Я едва не сбежал. Вернулся на полянку и, стряхнув со спального мешка нападавшую листву, стал сворачивать его. Честно говоря, я остался только потому, что вспомнил Марка, он провел тут не одну ночь, и ему даже в голову не пришло чего-то бояться. Мысль, что он обставил меня, была невыносимой, пускай даже сам Марк об этом ни сном ни духом. Допустим, он костер разводил, но у меня-то есть фонарик и “смит и вессон”, хотя такие рассуждения и казались мне слегка нелепыми. До цивилизации рукой подать, уж до поселка точно. Я замер, не выпуская спальник, потом разложил его, до пояса забрался внутрь и привалился к дереву.

Я налил себе кофе с виски. Его резкий и такой знакомый вкус придавал уверенности. Осколки неба между ветвями меняли цвет – от бирюзового к сияющему индиго. Птицы шебуршали в ветвях, готовились ко сну, бранчливо перекрикиваясь. Над раскопками беззвучно носились летучие мыши, в кустах внезапно раздалось шуршанье, но тут же стихло. Далеко, в поселке, детский голос выкрикивал считалочку: “Вместе, вместе за руки…”

Постепенно пришло понимание – откровением это не назовешь, я будто знал это давным-давно, – что если я вспомню что-нибудь полезное, то пойду к О’Келли. Не сразу, лучше подожду несколько недель, подчищу хвосты, приведу в порядок дела, потому что признание положит конец моей карьере.

Еще днем осознание это вышибало из меня дух, однако сейчас, ночью, почти успокаивало, манящей звездой мерцало впереди, и я с безрассудной легкостью принял его. Работа следователем в отделе