уверенный, что теперь уж точно их не найду, пока не вспомнил, что держу в руке фонарик. Когда я все-таки сел в машину, то сильно ударился локтем о руль, ткнул в кнопку, блокируя дверцы, и долго хватал ртом воздух. С меня ручьем лил пот. Руки тряслись, поэтому я едва ли сумею даже просто с места тронуться и ни во что не въехать. Я нашарил сигареты и умудрился прикурить. Меня дико тянуло выпить чего покрепче или выкурить хороший косяк. На джинсах темнели пятна грязи, хоть я и не помнил, чтобы падал. Когда дрожь в руках унялась, я набрал номер Кэсси. Наверное, уже перевалило за полночь, а может, даже намного позже, но Кэсси ответила после второго гудка, и голос звучал бодро.

– Привет, что стряслось?

На миг меня охватил страх, что я утратил голос.

– Ты где?

– Я минут двадцать как домой вернулась. Мы с Эммой и Сюзанной ходили в кино, а потом ужинали в “Трокадеро”, слушай, там такое красное вино обалденное, сроду такого не пробовала. И еще нас трое парней клеили, Эмма сказала, они актеры, и одного из них она видела по телику, ну, знаешь, кино про больницу…

Она была явно навеселе, но не пьяной.

– Кэсси, – сказал я, – я в Нокнари. На раскопках.

Помолчав секунду, Кэсси спокойно, совершенно другим тоном спросила:

– Забрать тебя оттуда?

– Да. Пожалуйста. – Пока она не предложила, я и не осознавал, что позвонил ей именно за этим.

– Ладно. Тогда до скорого. – Она повесила трубку.

Чтобы добраться до меня, Кэсси понадобилась целая вечность, и в голове у меня уже замелькали жутковатые картинки: мотороллер Кэсси бортанул грузовик, у нее спустило колесо, Кэсси похитили торговцы людьми. У меня хватило сил вытащить пистолет и положить его на колени, но хватило и ума не спускать предохранитель. Я курил сигарету за сигаретой, в машине висел дым, глаза разъедало. Снаружи в траве что-то шуршало и скреблось, я слышал хруст веток и непрестанно озирался, сердце скакало бешеным галопом, пальцы стискивали пистолет, вот сейчас я обернусь и увижу за стеклом лицо – злобное, смеющееся, но ничего не видел. Я включил потолочный светильник, но тотчас же ощутил собственную уязвимость, словно первобытный человек, чей костер привлекает хищников, поэтому свет я почти сразу погасил.

Наконец я услышал гул “веспы” и увидел заскользивший по холму свет фар. Я убрал пистолет в кобуру и открыл дверцу – не хотел, чтобы Кэсси заметила, как я копаюсь. Фары слепили мои привыкшие к темноте глаза. Кэсси притормозила, поставила на землю ногу и сказала:

– Привет.

– Привет. – Я выбрался из машины. Ноги затекли и отказывались двигаться – похоже, все это время я что было сил упирался ими в пол. – Спасибо.

– Да не за что. Я все равно не спала.

Щеки у нее раскраснелись, глаза блестели от ветра и скорости, и когда я подошел ближе, то ощутил исходящую от нее волну холодной силы. Кэсси сняла со спины рюкзак и вытащила из него запасной шлем:

– Держи.

В шлеме я ничего не слышал, только ровный гул двигателя и собственное сердцебиение. Воздух, темный и холодный, стремительным потоком несся мимо, огни машин и неоновые вывески сливались в единый ленивый хвост. Под ладонями я чувствовал ребра Кэсси, пружинистые и твердые, чувствовал, как они смещаются, когда Кэсси переключала скорость или готовилась повернуть. Мотороллер словно взмыл в воздух и полетел над дорогой, и мне хотелось оказаться на каком-нибудь бесконечном шоссе в Штатах, где мчишься без остановки навстречу ночи.

* * *

Похоже, когда я позвонил, она читала. На разобранном диване лежали белые подушки и лоскутное одеяло, а рядом валялись скомканная футболка и “Грозовой перевал”. На журнальном столике громоздились рабочие документы – в глаза мне бросилась фотография отметин на шее Кэти, – а на втором диване была разбросана нарядная одежда Кэсси: темные обтягивающие джинсы и красный шелковый топ с золотой вышивкой. Пузатый торшер наполнял комнату теплым приглушенным светом.

– Ты когда в последний раз ел? – спросила Кэсси.

Про бутерброды я напрочь забыл – скорее всего, они так и валяются на поляне. Спальный мешок с термосом тоже. Утром, когда я поеду туда за машиной, придется и за вещами тоже зайти. При мысли, что надо будет возвращаться туда, пускай даже и днем, я вздрогнул.

– Не знаю, – ответил я.

Кэсси достала из серванта бутылку бренди и стакан.

– Глотни, а я поесть приготовлю. Тосты с яйцом будешь?

Бренди ни я, ни она не любим, а бутылку, пылившуюся в серванте, Кэсси, наверное, выиграла в рождественскую лотерею, но тоненький голосок разума подсказывал мне, что Кэсси права, потому что я и правда испытал потрясение.

– Да, конечно, – ответил я.

Я присел на краешек дивана – убирать с него вещи представлялось мне делом невыполнимо сложным – и некоторое время пялился на бутылку, пока до меня не дошло, что надо бы ее открыть.

Я влил в себя чересчур много, закашлялся (Кэсси взглянула на меня, но промолчала) и проглотил. По венами заструилось тепло. Язык саднило – похоже, я умудрился его прикусить. Я налил еще бренди, но теперь пил осторожнее.

Кэсси ловко сновала по кухоньке. Одной рукой она достала из шкафчика приправы, другой открыла холодильник и вытащила оттуда яйца, а бедром задвинула ящик стола. В квартире тихо играла музыка – Cowboy Junkies, спокойная и медленная, обычно они мне нравятся, но сегодня в басах чудилось перешептыванье, голоса, дробь ударных там, где прежде ее не было.

– Можешь выключить? – попросил я, когда сделалось совсем тяжко. – Пожалуйста?

Кэсси, помешивавшая деревянной ложкой что-то на сковородке, повернулась ко мне.

– Да, конечно, – сказала она, чуть помедлив. – Готово, поешь.

Запах заставил меня осознать, как же я проголодался. Толком не успевая дышать, я откусывал огромные куски цельнозернового хлеба с яйцами, приправленными специями. В жизни не ел ничего вкуснее. Кэсси по-турецки уселась на диван и, жуя свой тост, наблюдала за мной.

– Еще? – спросила она, когда я доел.

– Нет, – ответил я, – спасибо.

Я и так слишком поторопился, и желудок болезненно свело.

– Что случилось? – спокойно спросила она. – Ты что-нибудь вспомнил?

Я заплакал. Плачу я редко – за годы, прошедшие с тех пор, как мне было тринадцать, такое случалось лишь раз или два, и оба раза, когда я в стельку напивался, так что это не считается, поэтому сейчас я не сразу понял, что происходит. Я провел рукой по лицу и посмотрел на мокрые пальцы.

– Нет, ничего полезного. Я все помню про тот день – как мы пошли в лес и о чем