Старший киур вернул Купсову его же мем, повернув его столь неожиданным образом, что Купсов не то что не успел вовремя сориентироваться и выставить блок, он даже не сразу понял, что произошло. Мяч был уже в сетке. Однако старший киур поступил благородно. Он оставил Купсову возможность решить, за какую команду он играет. За ту, которая забила гол или пропустила мяч в ворота?

– Ну, собственно, принципиальных возражений у меня нет…

Разговаривать с киурами – все равно что медленно тянуть гнилой зуб, который, хотя и знает, что в конце концов его непременно выдерут, упорно не желает вылезать, цепляется за десну всеми нервами. Простого ответа, вроде «да» или «нет», ну или хотя бы «посмотрим», «надо подумать», от них не дождешься. Каждый старается не просто вести свою линию, но ловить чужие мемы и отпасовывать их обратно. Либо перебрасывать коллегам. Как сделал это сейчас киур Купсов. Он начал фразу и сделал паузу. Тому, кто ее прервет, непременно придется сказать, что у него тоже нет возражений. Либо, ежели таковые имеются, предъявить их коллегам. Сейчас, должно быть, каждый лихорадочно решал, как ему поступить? Высказать свое мнение или промолчать? Но тогда кто-то другой получит возможность сделать первый ход. А это отнюдь не маловажно в той игре, что ведут они меж собой. Но почему-то все они, включая того же Купсова, упорно не желали принимать в расчет тот факт, что старший киур играет в эту игру гораздо лучше их. И может переиграть не только каждого поодиночке, но и всех разом. Гордость, должно быть, им мешала. Та же самая гордость, что не давала вести командную игру. Каждый непременно хотел показать, что он лучше всех. Что ж, старшему киуру это было только на руку. Он готов играть с ними даже с гандикапом. Поэтому он тоже молчал.

А за спиной у него экран, будто плесенью, зарастал непрерывной вязью, в которой уже невозможно было вычленить осмысленные фрагменты. Ни знаков, ни букв, ни цифр, ни символов – одни только узелки да петельки. Кипу!

Сверликов кашлянул в кулак и протер платком блестящую лысину.

Собирается говорить, понял Юрьев. Но собирается слишком демонстративно и долго. Кто-то непременно должен его опередить. Кто?

– Я согласен с вами, Станислав Викторович! Мы не можем ждать!

Тарусов! Юрьев почти не сомневался в том, что это окажется именно он. У мужика нюх, как у ищейки. И интуиция на грани невероятного.

Старший киур благосклонно наклонил голову.

Ну? Кто следующий?

– Я все же не понимаю. – Естественно, прежде чем согласиться, Гигин счел нужным поделиться своими сомнениями со всеми присутствующими. Так сказать, для проформы. – Почему мы не можем согласовать этот вопрос с Высшим советом Гильдии?

– Потому что на это у нас нет времени, – спокойно объяснил Юрьев. – Одним телефонным звонком не обойтись. Начнутся вопросы, уточнения, согласования. К нам пришлют специалистов по «Джи-Эф-Эл». От нас потребуют развернутого доклада по «Шеврону». К тому моменту, когда решение наконец примут, будет уже слишком поздно. В Москве, а может быть, и в других городах, где сейчас действует программа «Джи-Эф-Эл», воцарятся хаос и полнейшая неразбериха.

– Но… – Гигин поднял руки перед собой и медленно соединил кончики пальцев. А затем так же медленно развел их в стороны. – Я просто подумал… – Он еще раз повторил то же самое движение.

– Да бросьте тянуть кота за причинное место, Гигин! – не выдержав, рявкнул Шумейко. – Говорите все как есть! Вы же среди своих!

Отлично сказал старик, отметил про себя Юрьев.

– Я подумал, не будут ли расценены наши самовольные действия по запуску новой, не утвержденной Высшим советом программы, как… – Гигин вновь развел в стороны ладони с растопыренными пальцами, – скажем, как самоуправство?

– Или – как переворот! – более точно сформулировал мысль Гигина Шумейко.

– Или – так, – согласился Гигин.

– Господа киуры. – Старший киур улыбнулся и не спеша обвел взглядом всех присутствующих. – Так ведь это и есть переворот. Само собой, в наши намерения не входит свержение Высшего совета Гильдии чистильщиков. – Улыбка старшего киура сделалась снисходительной. – Нам это ни к чему. Но мы заставим Высший совет считаться с нами как с полноценным партнером. Им не останется ничего другого, поскольку ключи от программы «Шеврон» будут лежать в нашем кармане. А убедившись в преимуществе «Шеврона» над «Джи-Эф-Эл», на нашу программу станут переходить и другие Эсперанты Российского региона. Мы будем распространять свое влияние неторопливо, но верно.

Он говорил «мы» и «нам» так, будто уже получил согласие всех киуров Московской Эсперанты. Будто все они уже заодно.

Собственно, так оно и было. Только сами киуры об этом, возможно, еще не догадывались.

– Выключите музыку!.. Эй!.. Да выключите ж, к дребеням, эту гадскую музыку!..

Истошный крик хозяйки наконец-таки был услышан кем-то, находившимся поблизости от микшерского пульта, и протяжная, заунывная лента целлулоидных звуков, на которую равномерно и четко, как на конвейере, накладывалось ритмичное, басовое уханье сабвуфера, оборвалась. В будто с неба рухнувшей внезапной тишине ползущие по стенам и потолку разноцветные сюрреалистические разводы казались особенно таинственными. А трио певцов, отчаянно разевающих безмолвные рты сразу на обоих экранах, почему-то внушало неосознанное отвращение. Хотя, возможно, это было побочным действием улыбающихся таблеток, легкого алкоголя, травы и бог знает еще какой дури, принятой сегодня, а может, добавленной к той, что была принята накануне.

Наконец кто-то догадался отключить светомузыкальную установку и телепанели. Теперь огромную комнату-зал освещали лишь развешанные по стенам тусклые ночники, имитирующие пятиконечные звезды, и оплывающие восковые свечи. Они не рассеивали тьму, а только делали ее гуще и плотнее. Свет, падавший из коридора через квадрат открытого дверного проема, казался нереальным, потусторонним.

В дальнем углу комнаты звякнула упавшая бутылка. Кто-то сдавленно хихикнул. И снова наступила тишина.

– Все здесь? – грозно вопросила Берта.

– На кухне двое, – ответил ей голос из темноты. – Но они, во-первых, уже ничего не соображают, во-вторых, не могут самостоятельно передвигаться, в-третьих, они не наши.

– И в туалете кто-то заперся, – добавил другой голос. – И не отзывается.

– Хорошо, – сказала Берта.

По комнате поплыли низкие, тягучие звуки совсем другой музыки. Негромкие, они, казалось, заставляли тело вибрировать в строго определенном, заданном ритме.

– А теперь отойдите все к стенам! – приказала Берта. – Освободите место в центре комнаты!

Толкаясь и перешептываясь, гости начали смещаться от центра комнаты к стенам. Движение был хаотичным и неровным, а людей, собравшихся в зале, слишком много. Но в конце концов в центре образовалось небольшое открытое пространство.