Берта вышла в круг. В руках у нее была большая круглая корзина из ивовых прутьев.

– Мы все знаем, как важна для нас эта ночь! – торжественно провозгласила, почти пропела Берта. – Мы все знаем, ради чего мы здесь собрались! Мы знаем, на чей зов мы явились! Каждому из нас известно его имя! Но пока еще не время произносить его вслух!

– Отстой какой-то, – недовольно зашептал на ухо Могваю Альпачино. – Пора сваливать.

– Погоди, давай посмотрим, – шепнул в ответ Могвай.

– Да на что тут смотреть-то. Каждый раз одно и то же.

– Вот в этом, дружище, ты не прав. Каждый проводит церемонию по-своему.

– Что-то я не замечал разницы, – проворчал в ответ Альпачино.

– Наверное, потому, что был под кайфом.

– А ты сейчас не под кайфом?

– Я именно под тем кайфом, что надо. Мне сейчас для полного счастья только Ктулху и не хватает.

Услыхав имя, которое пока что нельзя было произносить, со всех сторон на Могвая зашикали. Могвай сделал успокаивающий жест: мол, все понял, извиняюсь, больше не повторится.

– Да ты посмотри на эту Берту, – еще тише зашептал Альпачино. – Сразу видно, она на этом деле завернута по самое не могу. А значит, будет проводить церемонию по полной программе. С коллективной медитацией, хоровым песнопением и жертвоприношением. Мы тут со скуки сдохнем. Давай лучше прихватим бухла да свалим. В конце концов, в парке на травке посидим.

– По парку сейчас, может, твари бродят.

– Ты так думаешь? – Альпачино озадаченно почесал кончик носа.

Упоминание о тварях произвело на него впечатление. И, прикинув все «за» и «против», которые он еще мог прикинуть, Альпачино решил, что, пожалуй, лучше все же остаться на церемонию. Оно, может, и скучно, зато безопасно. И выпивка с дурью хотя и не совсем под рукой, но, в общем, сыскать несложно.

Берта тем временем обходила гостей, вручая каждому толстую черную свечу, яблоко и небольшую пальчиковую батарейку. Судя по всему, в корзине у нее было полно этого добра.

Могвай тоже протянул руку за раздачей. Но Берта только взглянула на него и отдала свечу, яблоко и батарейку Альпачино.

– А тебя папа ждет, – сказала она Могваю.

– Какой еще папа? – недовольно сдвинул брови Могвай.

– Мой папа.

Могвай окинул взглядом заполненную людьми комнату. Он видел лица лишь тех, кто стоял рядом с ним. Остальные сливались в плотную, темную массу людей, лишенных лиц и по большей части половой принадлежности. Как-то все это не вязалось с упоминанием о папе. Тем более что про папу он сегодня уже слышал. И, честно говоря, полагал, что тема исчерпана и закрыта.

– Папа у себя в кабинете, – уточнила Берта.

– И хочет видеть меня? – Могвай попытался, но не смог стряхнуть растерянность.

– Точно. Иди, а то он будет сердиться.

– Почему? – задал совсем уж глупый вопрос Могвай.

– Потому что не любит терять время попусту. Помнишь, как пройти?

– Помню, – кивнул Могвай.

– Вперед!

Берта достала из корзины еще один комплект, необходимый для проведения предстоящей церемонии, и протянула его следующему адепту. Хотя, может быть, это был неофит.

Могвай удивленно посмотрел на Альпачино.

– А что ты на меня смотришь? – Тот попытался развести руками, но оказалось, что для этого слишком тесно. – Меня папа в гости не звал!

– Зачем я ему нужен?

– Откуда мне знать? Может быть, ты сделал его дочери предложение? И он теперь хочет воочию увидеть будущего зятя?

– А, – безнадежно махнул рукой Могвай и начал пробираться к выходу.

В принципе, он мог бы и не ходить. Он даже не был знаком с папой Берты. И предложения Берте не делал. Случись такое, он бы, уж наверное, запомнил. Но ему стало интересно, что этот совершенно незнакомый человек собирался ему сказать. Или он хотел что-то у него узнать? В любом случае, он ничего не был должен Бертиному отцу, их ничего не связывало и у них вообще не могло быть никаких общих интересов. А значит, он мог в любую минуту повернуться к нему спиной и уйти. Даже не попрощавшись. Вот так.

Он подошел к двери кабинета и поднял руку, чтобы постучать. Но тут же передумал. Сунул руку в карман, нашел там улыбающуюся таблетку и кинул ее в рот. Для куража. А затем толчком распахнул дверь. Как делают крутые ребята в фильмах Джонни То.

За дверью действительно находилось то, что порой еще называют старомодным слово «кабинет». Комнатка, по сравнению с остальными совсем небольшая, казалась еще меньше из-за того, что стены по обе стороны от двери были заставлены книжными шкафами. Слева от двери стояла еще стойка с дисками. Прямо напротив двери, у окна, закрытого соломенной римской шторой, крепко обосновался старомодный двухтумбовый стол. Должно быть, очень вместительный и совершенно неподъемный. На столе – компьютер и еще какая-то оргтехника, стопка книг и сетка для бумаг. Верхний свет не был включен. Горела только настольная лампа и экран компьютерного монитора. Как и во всей квартире, в кабинете пахло благовониями. Только какими-то особенными, с легкими примесями резких, при первом знакомстве даже немного раздражающих ароматов.

За столом сидел человек, лица которого не было видно. Но Могвай почему-то сразу решил, что где-то когда-то уже с ним встречался. Это было очень странное, не поддающееся объяснению чувство. Могваю казалось, что он помнит не столько самого человека, сколько эмоциональный окрас, сопровождавший их прошлую встречу. Это был страх, смешанный с удивлением и пропитанный непониманием. Что-то в темно-пурпурной гамме с розовым отливом и незначительными желто-зелеными вкраплениями. Пахло это, как домашний зеленый салат, что частенько готовит сестра.

Это было похоже на предчувствие беды. На попытку балансировать на краю пропасти. Но, что злило Могвая больше всего, он никак не мог определить своего отношения к сидевшему за столом человеку. Какие чувства вызывал он у него, помимо вкусовых и цветовых ассоциаций?

– Закрой дверь, – негромко произнес хозяин кабинета.

Голос у него был сильный, глубокий, внушающий доверие. Или же, наоборот, подозрительно спокойный и ласковый.

Есть такой психологический тест. Двум группам испытуемых показывают фотографию одного и того же человека. С внешностью самой заурядной и невыразительной. Одним говорят, что перед ними великий мыслитель, гений, равных которому нет. Другим представляют незнакомца как жестокого маньяка-убийцу, садиста и психопата. И первых, и вторых просят найти во внешности совершенно незнакомого им человека черты, подтверждающие или опровергающие его репутацию. И тем, и другим удается найти то, что нужно, – зримые свидетельства гениальности или моральной деградации. Причем, по мнению представителей разных групп, одни и те же черты лица зачастую свидетельствовали о диаметрально противоположных наклонностях их обладателя. Все зависело от того, как на них посмотреть. А если быть точнее, от той первоначальной установки, что получили испытуемые.