Итак все приготовления в конце концов были окончены, протяжно взвыли рожки и трубы — два огромных войска одновременно пришли в движение. Сперва шагом, затем быстро ускоряясь, склоняя пики и выкрикивая боевые девизы, рыцари понеслись навстречу друг другу, спеша принять участие в этой великолепной феерии… Все, что было прежде — лишь прелюдия к тому, что свершится ныне, спустя несколько секунд! О них — о тех, кто сойдется сегодня на этом поле — сложат баллады и легенды, о них будут читать проповеди в церквях и лекции в университетах, о них матери будут рассказывать сказки на ночь детям, о них будут судачить подвыпившие мещане во всех городах Мира… О них будут врать, их будут приводить для примера, сегодняшний бой — их бой — станет легендой… ИХ бой…

Первый удар был страшен. С оглушительным грохотом две стальные волны сошлись посреди поля, фонтаном ударили в воздух обломки пик, разом рухнули под копыта коней десятки, пожалуй даже сотни, тел… Задержанный выдох рычанием вырвался из множества глоток… Две огромные массы — серая и красно-золотая — вошли в соприкосновение, сцепились между собой, слились в единую толпу — рвущую, терзающую саму себя, тяжело ворочающуюся посреди огромного поля… Рыцарство запада империи сошлось здесь в невиданном единении, слилось так, что ничто было не в силах разорвать этот монолит. Единые чувства, ощущения, один порыв владел всеми — убивать, уничтожать серых… Убивать, уничтожать красно-желтых… И впрямь — невиданное единение…

Словно раненный зверь, катающийся по земле от боли и раздирающий собственное тело когтями, тяжело ворочалась огромная масса из железа и плоти… Постепенно клин, составленный из гвардейцев и возглавляемый Брудо ок-Икерном, проникал все глубже в массу серых, грозя разрезать ее пополам. Брудо, нанося удар за ударом, вертел головой, пытаясь отыскать среди врагов Каногора — того не было видно. Когда две армии пришли в движение, граф Эстакский благоразумно остался на месте, с высоты своего огромного роста наблюдая за ходом схватки. При нем был его отряд собственных эстакских вассалов и латников, а также специально отобранных рыцарей — героев битв и турниров. В то время как вражеские полководцы бросили в бой все силы и сами возглавили атаку, маршал Каногор не желал рисковать без крайней нужды. У него были другие планы.

Наконец, разглядев что-то вдалеке, он удовлетворенно крякнул:

— Глядите, господа, — бросил он к своим рыцарям, — в их тылу растаскивают телеги.

Действительно, перед тем, как повести кавалерию в атаку, сэр Брудо велел убрать остававшиеся в тылу телеги, чтобы в случае поражения сподручнее было спасаться бегством — тем, кто уцелеет. Сам он не собирался сегодня отступать, но и без нужды губить чужие жизни не хотел… Иллюзий сэр Брудо не питал. Если его план не увенчается успехом — следует спасти хотя бы кого-то. Тылы следует прикрывать. Ополченцы при помощи Дрымвенниля спешно растаскивали возы и фургоны…

Маршал Каногор еще раз смерил расстояние, отделяющее его от ок-Икерна, из последних сил рвущегося сквозь плотную массу серых к их штандарту. Красно-желтый клин за спиной сэра Брудо тем временем становился все тоньше и тоньше — напор на его фланги усиливался. Шедшие по бокам гонзорские рыцари и немногочисленные волонтеры вот-вот должны были дрогнуть, тогда как гвардейцы продирались следом за имперским знаменем — все медленнее и медленнее, платя все большими потерями за каждый шаг.

— За мной, господа! — Наконец воззвал Каногор к своим соратникам. — Мы ударим их сзади!

И повел свой отряд в обход. Медведь на его личном знамени бился и трепетал…

* * *

Граф Эстакский, опытный воин, рассчитал точно — как раз к тому времени, как он вывел свой отряд на правый фланг, гонзорцы и волонтеры, дравшиеся там, дрогнули под напором более сильной ванетской кавалерии и начали разворачивать коней. Сначала самые трусливые, затем — и остальные. Главное — выжить. Тот, кто выживет, тот и будет обвинять других в трусости и похваляться личным мужеством, проявленном в той великой битве… Проигранной битве… Ок-Икерн не хуже графа Эстакского понимал, насколько слабее кавалерия Алекиана — его единственная надежда была на то, что ему удастся сразить в поединке самого Каногора. Это — даже в случае поражения — сводило на нет все успехи врага, ибо некому было бы в самом деле руководить мятежниками. Король Сантлака, захваченный в плен сегодня утром, уже был отправлен в Гонзор под надежной охраной, а Велиуин Изумруд, несмотря на все его хитроумие и волшебное могущество, не мог командовать дворянами. Тому было помехой низкое происхождение чародея. К тому же (этого ок-Икерн не мог знать) Велиуин все еще страдал от ран, он после схватки с дядей словно потерял часть своей спокойной уверенности — словно заколдованный топор Гимелиуса повредил ему не только тело, но и душу…

Словом, единственной надеждой ок-Икерна было найти на поле маршала-мятежника. И убить его. Понимал ли это Каногор, или нет — но в планы графа Эстакского не входило встречаться с давним соперником. Так что к тому моменту, как конники на левом фланге «гонзорского императора» обратились в бегство, а ванетские кавалеристы с воодушевлением бросились за ними — Каногор с отборным отрядом был готов ударить в тыл гвардейцам, которые из последних сил пытались еще идти вперед… Следом за Каногором устремилась какая-то часть находившихся поблизости сантлакцев и ванетцев — они уже готовились принять участие в побоище, но тут в юго-западном углу поля снова протрубили рожки.

По дороге из леса выходила вереница конных воинов, быстро разворачиваясь для атаки. Последние всадники еще не вышли на открытое пространство, а передние уже склоняли копья, пуская коней. Видя перед собой огромное поле, усеянное живыми и павшими воинами, поле битвы — они торопились принять в ней участие. Над головами нового войска развевалось красно-зеленое знамя с черным вороном, сжимающим меч.

Альдийцев было немного, едва ли полторы сотни, они были утомлены долгим переходом, большая часть их не слишком рвалась в бой под знаменем демона — но это все же было войско!

Едва увидев нового врага, Каногор проревел новый приказ — его конь, направляемый могучей рукой наездника, встал на дыбы, разворачиваясь на задних ногах. Теперь не могло быть и речи о запланированном маневре — отряд Каногора в свою очередь оказался под угрозой нападения с тыла. Теперь граф Эстакский проталкивался между пытающихся развернуться растерянных кавалеристов, выкрикивая команды и призывы держаться твердо — а альдийцы уже перешли на галоп, вразнобой выкрикивая и свои девизы — и «Альда! Альда!».

Во главе южан, опередив всех на несколько шагов, несся на белом коне Кадор-Манонг в сияющих латах, за ним — его верная спутница, Олифеннча Прекрасная. Она — в кольчуге, в легком шлеме, из-под которого выбивались пряди светлых волос — размахивала бичом, с которого сыпались искры… Олифеннча Прекрасная — кто в этот миг посмел бы сказать о ней: «Фенька-Вриха»?

И Кадор… В эту минуту, летя на прекрасном коне во главе рыцарей в бой, «злой король» и впрямь выглядел по-королевски, должно быть в первый раз за всю свою жизнь. И в последний. Никому не ведомо, сколько ударов успел нанести Кадор-Манонг, сколь успешно использовала его ведьма чародейский бич с серебряным шариком на конце… Они — вдвоем — первыми врезались в ряды мятежников и почти мгновенно сгинули в кровавой круговерти схватки. Их тел так и не удалось опознать в жуткой, истоптанной копытами, груде плоти и стали, которую после битвы два дня разбирали на месте их гибели окрестные сервы, согнанные для исполнения печального дела… А сэр Валент из Гранлота, рассказывая о великой битве, всегда кусал губы и дергал себя за усы, ежели кто-то задавал ему вопрос о Кадор-Манонге и ведьме… Никогда — до самых своих последних дней — этот бравый рыцарь не мог простить себе, что отстал от короля на несколько шагов… По вине коня, разумеется, ибо Кадор-Манонг восседал на подлинно королевском скакуне — на которого пересел перед боем, а под Валентом был все тот же жеребец, который нес своего тяжелого хозяина сюда от самого Замка Вампиров… По вине коня — но Валент кусал губы. И дергал себя за усы.