Тысячи, миллионы… Ничего, Китай умеет ждать.

Китай дождется.

Кто вернет нам нашедших на Рейне могилу,

Во Флерюсе, в Жемаппе погибших от ран?

Гордо встретивших вражью несметную силу…

«Никто не вернет, – беззвучно ответил инвалиду Чжоу Чжу. – Пой, калека. Колесо крутится не для всех. Никто вам никого не вернет, варвары».

Китаец знал причину своего сегодняшнего раздражения. Он слишком долго ждал. Переезд из Онфлера в Париж, и – тупое, изматывающее бездействие. Эминент медлил обратиться к генералу с просьбой. А значит, оттягивал миг, когда Чжоу Чжу расплатится за оказанную услугу и станет свободен. Возможно, ясновидцу нравилось иметь под боком должника. Возможно, просто не о чем было просить.

А время шло.

И память язвила сердце, ковыряясь в незаживающей ране.

– Вы, любезный, специально приехали из Пекина, чтобы со мной поздороваться?

– Нет. Я приехал, чтобы с вами попрощаться. Прощайте, герр Алюмен. Да будет ваш бог милостив к вам. Надеюсь, в раю такой душе, как ваша, выделят превосходную лабораторию…

Где-то неподалеку, за паутиной минут и часов, прятался человек, которого Чжоу Чжу приговорил к смерти. Верней, приговорил уже во второй раз. Первая попытка окончилась неудачей. Генерал расставил ловушку на двух варваров, а попался мятежный дух. Скрыт в дочери наставника Вэя, дух разметал шайку Ли Три Палочки, как ветер – труху. Самому генералу едва удалось вовремя оставить поле боя – не готов к схватке, он решил не рисковать зря. Умение отступить в нужный час – талант полководца, как писал Сунь-цзы.

Настойчивость в достижении цели – другой талант.

Чжоу Чжу расправил манжеты, в которых блестели запонки из алюминиума. Коснулся галстучной булавки – из того же металла. Серебро Тринадцатого Дракона помогало генералу размышлять. Успокаивало, проясняло рассудок, в чьем бы теле он ни находился.

«Обратиться к Эминенту с новой просьбой? – думал он, колеблясь. – Пусть отыщет мне герра Алюмена? Для него это – не труд. Самому мне не разыскать одного-единственного человека. Иголка в стоге сена? – нет, мой удел пересчитывать стога. Но просить дважды, не расплатившись за первую услугу? Терять лицо? Пока я медлю, удача может переметнуться к противнику…»

Да, Китай умел ждать.

Генерал Чжоу Чжу – не очень.

– Это какой-то злой рок! Фатум! Взрывы и пожары просто преследуют меня!

Торвен подумал, что гере Собреро, возможно, не стоит близко подпускать к заводику по перегонке нефти. Если итальянец не преувеличивал, в его присутствии взрывалось даже молоко. С другой стороны, как обойтись без химика, когда твои знания о нефти ограничиваются ее горючестью?

Он хорошо помнил письмо Эрстеда-старшего, где гере академик упоминал странный интерес Карно к отходам перегонки нефти – мазуту и «газовому маслу». И желал взглянуть на процесс лично – на всякий случай. Утопающий хватается за соломинки. Зануда – за все, что подвернется под руку.

– Вы не поверите, синьор Торвен! Иногда я сам себя боюсь! Надо мной словно тяготеет пирофорное проклятие. Временами кажется: за моим плечом ухмыляется дьявол. Стоит ему дохнуть огнем, как самый безобидный опыт заканчивается взрывом!

В голосе Собреро пробилась детская обида. Доктору медицины недавно исполнилось двадцать. Выглядел итальянец еще моложе. Он избавился от бинтов, явив миру новенькую, младенчески розовую кожу лица. Брови отсутствовали; ресницы – тоже. Впрочем, юноша не тратил время зря: на его лбу красовалась свежее пятно мази от ожогов. Выше торчали рыжие вихры – будто наэлектризованные, они не желали подчиняться гребню.

Пальцы левой руки были перевязаны.

– Это не я! Это профессор Пелуз! – Собреро проследил за взглядом спутника. – Я помогал профессору воспроизвести опыты Браконно. Что может быть безопаснее? – древесные волокна, крахмал, бумага, хлопок…

– Смотря что с ними делать, – вежливо заметил Торвен.

– Именно! Смотря что! Профессор Пелуз обработал все это крепкой азотной кислотой. Затем разбавил получившийся раствор водой. Как и писал Браконно, выпал белый осадок. Мы его отфильтровали. Но когда профессор велел мне высушить порошок на жаровне… Вот, пожалуйста!

Итальянец взмахнул пострадавшей рукой.

– Синьор Браконно предупреждал: порошок горюч. Но не настолько же! Ксилоидин оказался гораздо опасней пороха!

– Опять взрыв? – за участием Торвена прятался интерес.

– Сильнейшая вспышка! Опыты пришлось свернуть.

– Очень жаль. Древесные волокна, говорите? Хлопок?

– И азотная кислота. С ней всегда проблемы. Я уж закаялся! Мы с профессором проводили опыты с глицерином. Пытались выделить новые соединения на его основе. Я надеялся создать лекарство от сердечных болезней. И что вы думаете? Едва мы обработали глицерин азотной кислотой в присутствии серной и получили немного тяжелой жидкости – эта субстанция рванула так, что мы с Пелузом едва остались живы!

– Может быть, вы все-таки получили лекарство? – предположил Торвен. – Что, если его сильно разбавить? Скажем, пара капель на стакан воды?..[59]

– Лечить людей взрывчаткой?!

– Почему бы и нет? Порохом в свое время лечили…

– Шарлатанство!

Несмотря на решительный вердикт, Собреро задумался и умолк. За окном кареты проплывали буколические пейзажи, достойные кисти Дюпре. Поля наливались спелой желтизной, зелень дубовых рощ радовала глаз, зовя отдохнуть в прохладной тени. Черный росчерк ястреба в небе, прозрачном до звона; стадо коров на холме. Идиллия! Если бы карета не скакала на ухабах, если бы не жара и не пыль из-под конских копыт; если бы…

Гере Торвен мысленно погрозил себе пальцем. Так из Зануды недолго превратиться в Брюзгу! Тем не менее, кроме вышеперечисленных факторов, его раздражало что-то еще.

– Учуяли? – подал голос итальянец. – Нефть. И ее вонючая семейка. Мы подъезжаем.

Торвен и впрямь узнал запах фотогена, которым заправляли лампы.

– Как назывался порошок, которым вы обожглись?

– Ксилоидин.

– Записи опытов сохранились? Методика получения? Пропорции реагентов?