общего с сиренами и упырями… даже… даже если я понимаю язык последних.

Поняв, насколько мое признание противоречило отчаянному стремлению быть «нормальной», я бессильно закончила:

– Я… я не ночная мерзость.

– Ты не ночная мерзость, абсолютно нет! Ты – что-то более редкое: нечисть дневная – продукт самой передовой алхимии.

Это уже слишком! Я вскочила на ноги, дрожа от гнева.

– Чтобы делать подобные заявления, мадам, надо разбираться в алхимии!

– Изучением которой я занимаюсь уже три века, – спокойно парировала вампирша, указав на свою обширную библиотеку.

– Не стоит считать себя сильно сведущим, – вступился за меня Стерлинг, – «Глупец почитает себя мудрецом; но мудрый знает, что он лишь глупец».

– Шекспир. «Как вам это понравится». Акт V, сцена I, – не раздумывая, выстрелила в ответ вампирша.

Стерлинг застыл, потеряв дар речи. Впервые за всю свою жизнь он столкнулся с человеком, который так же хорошо, как и он, знал труды его Барда.

– Эта юная леди не имеет ничего общего с нечистью, что бы вам ни говорили ваши древние гримуары[179], – продолжил англичанин, понизив голос. – Я могу подтвердить.

– Так же, как можешь подтвердить восхитительный аромат ее крови, милый лорд? – строго спросила дама. – Не по этой ли причине ты так привязан к ней?

– Я?.. Нет!

– Не лги! Сама знаю, насколько подобный вкус может быть привлекателен для нас, бессмертных. Очевидно, ты находишь в нем то, чего не хватает в нашем бесконечном существовании? То, чего мы так жаждем в глубине нашей вечной ночи? Что для нас навсегда под запретом? – Грустный смех вырвался из-под черной мантильи: – Это аромат дня!

При упоминании дня, безвозвратно утерянного для вампиров, огонь в очаге разгорелся с удвоенной силой. Стрелинг молчал. Я вспомнила, как он описывал мне мою кровь, говорил о том, что она имеет «вкус самого желания». Бессмертные больше всего на свете тосковали по солнцу. Вероятно, по этой причине хозяйка уделила нам время. Чтобы изучить меня. Или приручить. Может, это мой шанс найти ответы на вопросы, преследовавшие меня последнее время? Озадаченная, я медленно опустилась в кресло.

– Вы утверждаете, что моя кровь имеет аромат дня, – прошептала я. – Вы также сказали, что узнали ее. Именно это слово вы употребили.

– Верно. Ибо я уже ее пробовала: кровь моих хоррорусов, которых сама создала.

Термин «дневная нечисть» уже напугал меня, потому что отобразил в сознании бесформенные тени ночных монстров, с которыми я успела столкнуться в жизни. «Хоррорусы» же наполнили неописуемым ужасом, ибо я о них ничего не знала. Оно звучало как «хоррор» – первое, что пришло мне в голову. Я со страхом посмотрела на юношей: оба сидели с мертвенно-бледными лицами.

– Хоррорусы, безусловно, считаются творением самым редким в оккультном искусстве, – продолжала мадам М. голосом звучным и глубоким, как сама ночь. – Настолько экстраординарным, что некоторые считают их существование невозможным. Как если бы алхимик выступил в роли Бога и изменил порядок микрокосмоса в своем атаноре, совершил Тьмагнацию мира.

Микрокосмос… Атанор… Тьмагнация… незнакомые слова вызывали дурноту.

Мадам М. резко встала, складки ее платья зашуршали, вызвав поток холодного воздуха.

– Следуйте за мной, если желаете узнать больше, – приказала она, взяв канделябр с двумя неровно мерцающими свечами.

Я вздрогнула, почувствовав ледяное прикосновение к руке: Стерлинг помог мне встать.

– Я рядом, – шепнул он мне на ухо, – что бы ни случилось.

Мадам М. шагнула к длинной портьере из черного бархата возле библиотеки, одним рывком одернула ее. Не поверив глазам, я увидела за ней вторую комнату, такую же просторную, как первая. Скромное снаружи жилище на деле было таким же огромным, как фермерский дом. Интерьер комнаты отличался от гостиной. На длинных столах выстроились колбы, дистилляторы, пробирки. Мягкий свет канделябров проливался на реторты разных размеров, распустившиеся на треножниках большими цветками. Железная лестница поднималась к слуховому окну, выходящему к астрономической зрительной трубке, направленной в небо.

– Добро пожаловать в мою лабораторию!

В большом овальном зеркале, мимо которого мы прошли, отразился черный наряд дамы без ее белоснежных обнаженных рук. По воздуху проплыли кюлоты и туфли обнаженного по пояс Стерлинга… и его серебряная булавка. Смелый и гордый Зашари, облаченный в нагрудник оруженосца, замыкал шествие.

– Жемчужина моей коллекции, – объявила мадам М., оторвав меня от завораживающего созерцания наших отражений. – Мой атанор, моя философская печь.

Она показала на плиту из бронзы с выгравированными на ней каббалистическими символами[180].

– Многие пытаются в атаноре превратить свинец в золото, но настоящие алхимики преследуют более духовные цели. Например, создание философского камня или эликсира бессмертия.

Я невольно содрогнулась, чувствуя, что таинство, совершаемое здесь, выходило за рамки поиска моих корней. Речь шла о рождении самой Магны Вампирии! В лаборатории, наполненной запахами серы, железа и раскаленного стекла, дышалось с трудом.

– Не этот ли тип печей использовался для трансмутации Нетленного? – осмелилась я спросить.

Вуаль мадам М. всколыхнулась:

– Этого я не знаю. Мне пока еще не удалось разгадать секрет Тьмагнации, то есть каким способом три века назад появилась Тьма, вселившись в тело первого в истории вампира, до того как начала распространяться по всему миру.

Хозяйка тяжело вздохнула. Я увидела в ее вздохе десятки тысяч ночей, проведенных за разгадыванием неразрешимой мистерии, распознала масштаб длительного одиночества среди дистилляторов и колб, наполненных диковинными жидкостями.

С моих уст слетел не дававший покоя вопрос:

– Вы не знаете, как возникла Тьма, но можете сказать, что она такое?

– Трудно дать ей определение. Энергия? Волна? Эфир? Прежде всего она проявляется через свою активность: везде старается испортить материю.

Помимо сирен и упырей, на ум пришли кровавые апельсины из оранжереи Версаля, вампирические шпаги-кровопийцы, затылок моей дорогой Наоко, инфицированный мальбушем. Тьма оскверняла все, к чему прикасалась… Есть подмастерья колдунов настолько глупых, чтобы верить, будто они могут навязать Тьме свою волю, на деле лишь помогая ей распространяться.

– Тлетворная власть Тьмы может быть перехвачена алхимиками для дальнейшего использования, – с горечью заметила я. – Тот обезглавленный призрак, застывший перед Защитной Линией дома, доказывает мою мысль так же, как вампирические розы Версаля и прочие ужасы. Даже вы сами нам признались в своем увлечении темными экспериментами.

– Верно, – согласилась мадам М. – Неважно, архиатры Факультета или подпольщики в пещерах – все алхимики действуют одинаково. Мы выбираем объект, живой или мертвый, и насыщаем его Тьмой для дальнейшей трансформации. Некоторые операции сложнее других. Создание вампирической розы – задача относительно легкая, воскрешение привидения – труднее, ну а хоррорусы – редчайший опыт, ибо затрагивает основы нашего мира… и другого.

Величественная тишина кратера, где расположилось жилище вампирши, неожиданно высветилась в новом, почти священном ракурсе, напомнив усыпальницу Нетленного.