читает девочка объявление, вывешенное над ларьком. – Дяда Сережа, чего это?

– Не знаю, – говорит корреспондент, – какое-то новое, удивительное изобретение войны. Попробуем?

Он покупает два куска «пирога с хлебом».

– А вкусно! – замечает корреспондент.

Девочка кивает, уплетая пирог.

Одноглазый и черненькая приближаются к выходным дверям вокзала.

– Может, напишете, Евдокия Петровна? – спрашивает одноглазый.

– Да, да… – кивает черненькая, отводя глаза. Видимо, ей тоже тяжела эта, ею же решенная, разлука.

– Не поминайте лихом, Николай Петрович!.. – И будто боясь, что она не выдержит, черненькая почти бегом устремляется прочь от парня.

– Мама! Куда ты? – настигает ее отчаянный крик.

Черненькая замерла на всем бегу и шатнулась, как будто от удара в грудь. Она даже невольно поднесла руку к сердцу, куда сладкой болью проникли эти слова.

А девочка подбежала к ней, ухватила за платье своими маленькими руками.

– Ты нас бросаешь, мама? – с прежней, недетской интонацией говорит она.

У черненькой хлынули слезы.

– Разве мамы бросают своих дочек? – говорит она – Я вернусь, очень скоро вернусь!..

– Это правда? – тихо спрашивает, подходя, одноглазый.

– Детей нельзя обманывать, Николай Петрович! – сквозь слезы улыбается черненькая.

Они прощаются, и парень уходит об руку с приемной дочерью через рельсы к темным липам, высаженным по краю дороги, убегающей вдаль.

Черненькая подходит к жене бригврача.

– Ты плачешь, Дусенька?

– Как же не плакать? – знакомым баском отвечает черненькая. – Сроду с парнем не поцеловалась, и пожалуйста – уже жена и мать!..

– Поезд на Москву отходит с третьей платформы! – звучит голос вокзального диктора.

Пассажиры спешат на посадку.

И снова почетный эскорт сопровождает молодую мать. Впереди – черненькая с младенцем, затем тетя Паша с вещами, корреспондент бережно, под руку, ведет Нину Ивановну.

И люди, спешившие на посадку, почтительно расступаются перед Матерью…

…Корреспондент и Лена сидят на скамейке близ станции Бекетовка.

– Замечательные люди – ваши спутники! – от души говорит Лена.

– Обычные люди, – пожимает плечами Сергеев, – каких мы постоянно видим вокруг себя.

Лена делает чуть заметную гримасу, выражающую сомнения в последних словах Сергеева.

– Ну а что с ними сталось?

– Каждый ушел в свою даль, в свою жизнь… Впрочем, я кое-что знаю о судьбе женщины, которую называли Ниной Ивановной. Она работала в госпитале и училась, кончила медицинский институт, воспитала дочь. Пережив сама так много страшного и горестного, она охраняла дочь от всего трудного, больного, печального, даже от воспоминаний о войне. Девочка выросла, полная доброго порыва, но слабодушная, избалованная опекой. И в первом же малом жизненном испытании она погнулась…

По мере того как он говорит, лицо Лены разительно меняется, наконец-то понимает она, о ком рассказывал корреспондент.

– И вы решили ее выпрямить? – с дрожащими от боли и гнева губами перебивает Лена. – Но кто дал вам право рассказывать мне все это, вмешиваться в мою жизнь?!

– Ваша мать, – просто отвечает корреспондент. – Она узнала, что я здесь, и прислала мне письмо. Только не поздно ли? Ведь вы уже в пути… – Он встает со скамейки.

И тут Лена с неясной и странной улыбкой сквозь слезы протягивает руку и заставляет Сергеева снова сесть.

Они смотрят друг на друга, тем и должен кончиться фильм: двумя прекрасными человеческими лицами.

Одно – юное, другое – тронутое годами; одно – прозревшее в печали и радости, другое – в добром понимании, что просьба далекого друга все-таки не опоздала.

Стюардесса

Литературный сценарий

(2-й вариант)

Через летное поле на посадку движется малая толпа пассажиров. Отставая от них, неторопливо шагает средних лет, седоватый человек в одежде охотника; водонепроницаемый комбинезон поверх ватного костюма, стянутый широким ремнем по талии, подвернутые ниже колен высокие резиновые сапоги; за спиной туго набитый рюкзак, за плечом – ружье в толстом кожаном чехле. Посадка происходит как бы на задворках большого аэродрома. Вдалеке виднеются мощные реактивные и турбовинтовые самолеты, сотрясающие воздух гулом своих могучих моторов, но этот рейс явно непарадный…

Мы слышим голос охотника, от лица которого ведется повествование:

– Меня все друзья уговаривали: брось ты Подмосковье, тут на каждую утку по десять стволов. Поезжай на Север, вот где охота! Наконец-то я собрался. Место мне подсказали дальнее, глухое, но удобное – самолетом чуть не до самого шалаша…

Охотник приближается к самолету. Здесь уже идет посадка Охотник (рассуждает про себя):

– Неужели это ИЛ-14? Такой маленький, игрушечный!.. А давно ли я летал на нем и в Среднюю Азию, и на Урал, и в Прибалтику, и на Кавказ? Все-таки давно, лет десять назад, если не больше. А народу – будь здоров! Я-то думал, что окажусь единственным пассажиром. Вот тебе и глухомань!

Один за другим пассажиры подымаются по тралу на борт: худенькая беременная женщина и другая женщина с двумя детьми, дородный, холеный, сановного вида человек с роскошным портфелем, юноша-ненец с плоским, широконосым, любознательным лицом и черными, как вакса, прямыми волосами, старый ненец в меховой ушастой шапке, молодые русские парни рабочего вида, старик с бородкой, похожий на врача.

Восточный человек, уже начавший взбираться по трапу, вдруг заметил, что к самолету подвезли багаж. Он сразу спрыгнул вниз, подбежал к автокару, нашел свои вместительные чемоданы и ласково погладил их по дерматиновым бокам, словно призывая к терпению и бодрости.

– Чего, папаша, беспокоитесь? – задрал его молодой автокарщик. – Нешто стекло везете или хрусталь?

– Цветы… хризантемы… – нежно ответил восточный человек.

– «Отцвели уж давно хризантемы»!.. – запел автокарщик.

– У кого отцвели, у кого зацвели. На Севере хризантемы не цветут.

– Понятно, папаша. Там зато цветут рыночные цены на цветы.

– При чем тут цены? – слегка обиделся восточный человек. – Не хочешь – не покупай, никто не заставляет.

– Нехорошо, папаша, использовать временные затруднения на цветочном фронте! – издевается автокарщик.

Восточный человек пренебрежительно фыркнул и поднялся по трапу. Охотник, наблюдавший его перепалку с автокарщиком, поднялся за ним следом. Пассажиры устраиваются на долгий путь: закидывают пальто и ручную кладь в сетку, усаживаются поудобнее, регулируя наклон кресел, о чем-то спрашивают друг друга, но не слышат ни словечка, поскольку сейчас идет опробование моторов, и все звуки тонут в надсадном гуле.

Охотник освободился от рюкзака и ружья и занял место в хвосте самолета.

Моторы стихли. Из рубки появилась высокая девушка в светлом пыльнике и синей пилотке, косовато сидевшей на желтых волосах.

– Давайте знакомиться, я ваша бортпроводница. Зовут меня Ольга Ивановна. На борту самолета имеется библиотека и свежие номера журналов. В буфете минеральные, фруктовые воды, печенье, конфеты. Этот прибор – она кивнула на щиток, вделанный в стенку кабины, – показывает высоту полета, этот – температуру воздуха в самолете; часы не ходят. Продолжительность рейса пять часов ровно. Стоянка в