– В самое ближайшее время обстоятельства могут круто измениться, и речь пойдет о существовании нашей организации как таковой, пусть даже и в нынешнем полуподпольном режиме. Или мы сегодня принимаем решение, или будем обречены еще не один год приноравливаться к обстоятельствам, не в силах их изменить.

Салин сквозь дымчатые стекла внимательно следил за реакцией Решетникова. На лице Решетникова застыла дежурная ернически-простецкая маска. Любой другой не смог уловить ни малейшего признака волнения, но Салин, проработав бок о бок с Решетниковым не один десяток лет, отлично знал, что именно это застывшее выражение и есть вернейший знак того, что Решетников готовиться принять судьбоносное решение.

– Рисково, Виктор, – наконец, произнес Решетников.

– Есть другие варианты?

Решетников сцепил руки на животе, закрутил большими пальцами, словно перематывал невидимую нить.

– Почему бы не закинуть наши материалы Филатову? Если он побывал в логове Карнаухова, то, хе-хе, предстваляю, как у него отвалилась челюсть.

– Хочешь доверить другому сыграть нашими картами?

– Нет, это я так. В порядке обсуждения. За тебя беспокоюсь.

– В смысле?

– Сломать такого бизона один на один…

– Думаешь, меня на такое уже не хватит?

– В тебе я уверен. В Старостине – нет. Как там говаривали самураи? "Непобедимость – в тебе самом, возможность победить – в твоем противнике".

Салин снял очки. Кончиком галстука протер стекла.

– Мы постарели, друг мой. Стали путать необходимую осторожность с непростительной слабостью.

– Ты отдаешь себе отчет, почему он именно тебя вытягивает на встречу?

– Конечно. – Салин слабо улыбнулся. – Вовсе не потому, что я, как и он, членствую в каком-то там президентском совете. Это лишь "легенда" для встречи, впрочем, достаточно удачная. Из всех наших сейчас наиболее уязвим я. Как так вышло, я подумаю на досуге. Стечение ли это обстоятельств, пагубное стечение, или четко структурированное последовательность обстоятельств, результировавшаяся в мое нынешнее положение, об этом я подумаю несколько позже. Если будет время… В настоящий момент надо исходить из главного фактора – я жестко подставился. Забросить на меня информашку Филатову он может с таким же успехом, как и мы на него. Никому не хочется, чтобы Филатов заявился к нам с ревизией, так? Значит, сработает закон отрубания концов. Моя голова висит на волоске. На это он и будет давить.

Решетников изобразил на лице максимум сочувствия, но не мог не задать вопроса:

– И как ты сам оцениваешь его шансы?

Салин водрузил на нос очки.

– Я слишком стар, Павел Степанович, чтобы предавать. Ну сколько мне осталось?

Решетников не нашел, чем возразить, и чем утешить.

– Павел Степанович, будь любезен, дай знать нашим, что решение надо будет принять непосредственно после встречи. – Салин помял левый бок. – Чувствую, времени раздумывать у нас просто не осталось. Завтра утром Старостин выйдет на трибуну своего "Движения". Это – контрольный срок. Или я уже ничего не понимаю в стратегии.

Решетников откинулся в кресле.

– Иными словами, ты предлагаешь Большой сбор?

– Именно.

– Придется попотеть…

Раньше было просто. В большом зале особняка, притавишегося за известным зданием на Старой площади, собрались бы все двенадцать кураторов направлений и их помощники. Тогдашний Красный Инквизитор поставил бы вопрос, все проанализировали бы его с позиций курируемых направлений и вынесли бы решение. Сейчас собрать Большой Капитул означало сдернуть с мест вкрапленных в узловые точки бюрократической пирамиды, надежно законспирированных и хорошо залегендированных людей. Троих пришлось бы вывозить с дач, где они отсиживались до поры в демонстративной отставке. Так с в е т и т ь с я можно лишь в крайних обстоятельствах.

Салин понимал, что его собственная безопасность и будущность были лишь картами в Большой игре. Парадоксально, но до конца этой игры доживут не все, разрабатывавшие ее стратегию и предлагавшие тактические решения.

– Как бы ни было трудно, Павел Степанович, в полночь на моей квартире должен собраться Большой Капитул. В полном составе. Организацией сбора займись немедленно и только лично.

Под языком вдруг опять сделалось кисло от медицинского привкуса слюны. Салин достал платок и сплюнул липкую слизь.

Фараон

Старостин, привычно недоверчивый, поймал себя на том, что все больше и больше проникается симпатией к Якову. Свободно небрежный в одежде, а бородку какую неухоженную завел!, и почесывать ее абсолютно не стеснялся, Яков демонстрировал полное отсутствие комплексов и снобизма "ученого мужа". Улыбка открытая, заразительная. В индуски черных глазах то чехардят веселые бесенята, то вдруг распахивается такая бездна, что страшно заглянуть. Старостину он почему-то представлялся веселым в красочной нищите рикшей, познавшим все тайны Веданты, проштудировавшим все тома Махабхараты, но так и оставшимся самим собой. Груз знаний не давил ему на сердце.

И еще, оказалось, что Яков великолепно чувствует скрытый ритм встречи и умело под него подстраивается. Стоило Кочубею послать Старостину очередной тревожный взгляд, а видеть его Яков не мог, как он сразу же, сломав ритм, быстро закончил фразу.

Яков достал из портфеля пять черных папок и разложил их веером на столе.

– Конечно, это вторично по отношению обсуждавшейся проблеме, но если мы уже закончили с теорией… Разрешите, Иван Иванович? – Он дождался утвердительного кивка Старостина. – Тогда я перейду к специальной, скажем так, части. Нами отобраны пять кандидатур. Естественно, было больше, но мы произвели необходимый отсев. Все пятеро идеально подходят для воздействия. Но! – Он отодвинул две папки. – Эти двое, фамилии нам неизвестны, мы работали с кодированными именами, хотя… Да бог с этим! Так вот, эти двое по личным гороскопам к настоящему времени выпадают из общего планетарного ритма, что в значительной мере уменьшает вероятность их адекватной реакции на воздействие. Эффекта "вождения воли", мы, размумеется, добьемся, но гарантировать стопроцентной управляемости, с точки зрения потребного нам результата, я не берусь.

– Тут может быть стоит пояснить специфику… – включился было Холмогоров.

– Со спецификой я знаком, – резко обрубил Старостин.

Сейчас он полностью настроился на Якова.

"Этот молодец, если мне не изменяет чутье, способен все запороть или все вытащить на себе. Странно, пока не вычислишь в любом деле рабочую лошадь, которая все на себе тащит, ни черта не поймешь в раскладах; суета и подсиделки шкодные – они в глаза сразу лезут и мельтешат. Из шкурных интересов и не подпускают к таким вот т я г у н а м, боятся, суки".