З. – Кочубею.

М. – Ла-адно.

З. – Не "ладнай"! Должен и я хоть чуть-чуть спать. Мне завтра еще весь день мордой трясти. Кстати, приглашаю на слет "Движения".

М. – Спасибо, Иван. Только как это будет выглядеть. Я же все-таки официальное лицо.

З. – Уж явления Христа народу не произойдет, не боись! Без тебя там первых после бога будет навалом.

М. – Ты о ком?

З. – А о ком еще?! Ладушки, спасибо за новость. Погрел душу.

М. – Ты серьезно, Иван?

З. – Абсолютно. Когда наступил на одну кучу, то радуешься, что не вляпался в обе сразу. Ну, пока!

М. – Всего доброго, Иван.

Преторианцы

Аристократичный теннис и его азиатский урезанный вариант – сквош[16]Филатов тихо ненавидел. Должность обязывала пулять мячиком через сетку или долбить об стену. Но сколько ни играл, ничего путного для души и сердца не обнаружил. Баловство одно и барство, короче говоря.

То ли дело футбол. Простая народная игра. Кампанейская и бесхитростная. Одно удовольствие, как кружка пива после работы. А рожденный в отмороженных головах спецназа костодробительный вариант футбола, патриотично названный "ногамяч"[17]– это особый случай. Как русская водка, нет здоровья, не употребляй.

По одной из версий, "ногамяч" придумала охрана, подсмотрев за пуляющим в сквош начальством. По другой версии, главным толчком, направившим ход армейской мысли в нужное русло, был запрет в приказном порядке на игры на свежем воздухе. Свежий воздух стал крайне вреден для здоровья. А что прикажите делать, если здоровье прет через край, а в баскет и волейбол душа не лежит играть, ибо игры эти чересчур малокровные? Правильно, пинать в футбол в четырех стенах. Только не везде площадь соответствовала футбольным требованиям, а ворота не всегда имелись в наличие. Но было бы желание, остальное приложится.

Методом проб и ошибок сами собой оформились правила "ногамяча". Играть без ворот, лупить по всем стенам со всей дури, стараясь "выбить" игрока противника, а чтобы "выбивать" без споров, играть баскетбольным мячом. При умелом ударе мяч рикошетил от стены с такой адской силой, что запросто укладывал в нокаут здорового мужика. Иногда двоих сразу. Как известно, штык молодец, а летающие убойные снаряды – дурны по природе своей. Мяч клал и своих и чужих. И в этом был весь кайф игры.

На поле выходили две команды по шесть человек. Чем больше выбывало противников, тем выше становился шанс завалить своего. Случалось, что оставшийся последний игрок выбивал все команду противников. Подножки, подсечки, подкаты и тычки под ребра в мясорубке "ногамяча" считались мелким хулиганством и на ход игры не влияли.

Неблагодарная история не сохранила имя гения, окончательно сформулировавшего правила "ногамяча". Как не сохранила она имени изобретателя колеса. Но раз возникнув, гениальное открытие, как ему и положено, со скоростью гриппозной эпидемии распространилось по всем гарнизонам и весям страны. Долбились в "ногамяч" в ангарах, бункерах, подвалах, на складах, в любом помещении, где были четыре стены и потолок, но не было окон. Рубились азартно, почти до летальных исходов.

Запрещать кровавый спорт оказалось бестолку. Тем более, что и командование было не в силах отказать себе в таком зрелище, ничем не уступающим римским гладиаторским боям. Очень скоро "ногамяч" завоевал себе прочные позиции в армейском спорте, следом за рукопашным боем и впереди бокса. Между подразделениями, частями и округами загрохотал и затрещал костями чемпионат по "ногамячу". Появились первые "придворные" команды. Что надежней приказа Главкома узаконило нововведение.

Любомудрые замполиты, способные воспеть все, что приказали воспевать, и отпеть все, что в приказном порядке запрещенно, быстро нашли положительные и политически правильные стороны нового вида спорта. "Ногамяч", оказывается, вырабатывал чувство боевого товарищества, стойкость духа, бесстрашие и даже ненависть к врагам отечества.

Филатов сидел на балкончике, нависавшем над площадкой для "ногамяча". Президентский спортзал с саунами и зимними садами находился на три яруса выше. А здесь, на предпоследнем этаже бункера, в глухом ангаре для резерва бронетехники, настоящие мужики резались в настоящую игру. Мат, стоны, хрипы и крики "Убей его!" звучали без дураков. И кровь была самой настоящей. Алой. Брызгами.

Сегодня играла сборная кремлевского полка охраны с командой "Набат". Филатов болел за своих, за "Набат".

Отдельная рота СОПа, была его личной гвардией. Официально, как и вся Служба, "Набат" служил Первому. Но ел с рук и знал только одного хозяина – Филатова. Даже название подраздлению он придумал сам, в память о первой в своей жизни собаки – немецкой овчарки по кличке Набат. Впрочем, никогда этого не афишировал. Бойцы, не зная подоплеки, гордились названием, как собака гордится шикарным ошейником.

Они считали себя элитой даже в элитарной по своей сути и составу Службе. Если большая часть подразделений выполняли задачи антитеррора, то "Набат" специализировался в диаметрально противоположном. "Набат" мог захватить и удержать любой объект на территории страны. Или "взять под контроль" любое лицо, на которое укажет Филатов. Само собой, объектами были административные здания, а лица – официальными. "Набат" предназначался для пресечения неповиновения местных бонз. Стоило только перестать в страхе поглядывать в направлении Москвы, а хуже того – попытаться играть во фродерство, визит "Набата" из вероятности становился неизбежностью.

На трехъярусной трибунке яблоку негде было упасть. Командир кремлевского полка пришел со свитой, и высшим чинам Службы Филатова пришлось сидеть чуть ли не на коленях друг у друга. Вскакивать и орать, поддерживая своих получалось только у первого ряда, за что на них шипели и толкали в спину сидящие сзади. Обстановка была, как на трибуне Лужников в день финального матча. Общались, не взирая на звания и должности, объединенные азартом и принадлежностью к братству "силовиков". Дружно подхватывали клубные "оралки", которые заводили группы поддержки и запасные игроки, сидящие под балконом.

Филатов опоздал к началу матча, решил не устраивать суматоху с пересаживанием и уступанием мест, пристроился боком у трибуны. Вполглаза наблюдал за специально приглашенным Татищевым, генеральному прокурору кровавое зрелище явно пришлось по вкусу. Татищев пристально следил за мускулистыми телами игроков и никак не реагировал на вспышки азарта, сотрясавшие трибуну. Блестящие от пота торсы, казалось, интересуют его больше, чем перепетии игры.