много работать и вооружиться совершенно иным знанием, чем то, которым вы владеете. Но повторяю: на сегодня довольно. Подумайте над тем, что сказано мной; когда к вам вполне вернется спокойствие, мы возобновим этот разговор. Размышлять о прошлом и будущем, а также молиться и сосредоточиваться вы всегда можете в этом зале.

В продолжение нескольких дней Вадим Викторович не смог восстановить утраченное равновесие. Необыкновенная перемена в судьбе глубоко волновала его, а при мысли, что он умер для света, в котором родился и жил, кружилась голова. Ему казалось, что он потерял почву под ногами и витает над бездной. Вспоминая о Мэри, он испытывал почти физические страдания. Какой смысл заключался в словах лечившего его адепта о карме, тяготевшей над нею, тяжких испытаниях и ожидавших ее опасностях? А он, так сказать, «умер» и не может ни помочь ей, ни защитить. Вдруг у него блеснула мысль: нельзя ли было бы каким-нибудь окольным путем повидать тетку, чтобы та занялась Мэри? Но о ней он знал только, что она заболела, узнав о трагедии в замке Козенов.

Эти думы, совокупно с лихорадочным возбуждением, вредно отозвались на его все еще ослабленном организме. И вот однажды вечером он уснул, а когда снова проснулся в полном сознании настоящего и прошлого, прошло несколько недель. Физически он чувствовал себя теперь крепче, и к нему вернулась его обычная энергия. Когда к нему пришел Дахара, он попросил разрешения задать ему еще несколько вопросов, на что тот без колебаний согласился. Так Вадим Викторович узнал, что его тетка скончалась; ей наследовал какой-то дальний родственник. Относительно же Мэри адепт ответил уклончиво, что она по-прежнему живет в Петербурге, но подверглась разным превратностям судьбы.

— Моя вторая мать умерла из-за меня, и в ее отношении моя вина уже неисправима, — мрачно проговорил Вадим Викторович, — а Мэри жива, и ей я могу быть нужен. Так скажите же, учитель, что я могу сделать для облегчения насущной нужды и устранения предвидимых вами опасностей в будущем? Я так люблю ее, что не отступил бы ни перед какой жертвой, только укажите поскорее, как мне действовать.

Адепт улыбнулся.

— Прежде чем предпринять что-либо в пользу м-ль Мэри, надо сначала запастись силами, чтобы действовать для ее спасения. В том состоянии, в каком вы теперь, самое большее, что можно, — погибнуть вместе с ней. Сперва сделайтесь последователем нашей науки, а потом очиститесь. Или вы полагаете, что ваша прежняя жизнь могла пройти, не оставив на вас следов? Ваше астральное тело и аура отравлены плотскими отношениями с гадкой женщиной, одержимой самыми низменными инстинктами. Эта особа пробудила все, что таилось в вашей душе дурного, грязного, развратного, и вы весело барахтались себе в помойной яме, утешаясь удобным для вас софизмом: «Я не первый и не последний, кто так живет». Поразившая вас пуля была справедливым возмездием того, чью честь вы оскорбили, а доверие обманули. Ваша связь оказалась еще тем отвратительнее, что баронесса была замужем и матерью семейства. Не думайте, что брак, столь униженное в наше время и развенчанное установление, является фантазией отжившей морали. Нет, этот институт олицетворяет собой семью, является основой всякого общества и служит для обуздания людской распущенности. Не без основания первые законодатели, насаждавшие высшие знания, оградили брак строгими и даже жестокими законами. Им-то ведь известны были флюидические законы, и они твердо знали, что разврат развивает животные инстинкты и своими заразными токами вызывает флюидические эпидемии. Поэтому они и приговаривали к смерти преступную жену и ее обольстителя. В современном же обществе идет полная вакханалия: оно приступом берет все убеждения, все обязанности, которые все-таки поддерживают еще некоторое равновесие, а порождаемые им хаотические течения потрясают континенты, равно как и алтари или троны. Понятно ли вам, что, будучи достойным питомцем общества, опьяненного развратом и презирающего всякий долг, вы не в состоянии одолеть зло или руководить силами добра?

Даже губы доктора побелели, пока он слушал эту речь, а под строгим взглядом собеседника в нем дрожал каждый нерв: никогда еще он не чувствовал себя столь ничтожным и жалким.

— Истерзанная мучениями душа баронессы блуждает в первой сфере и долго еще будет томиться там, — заговорил адепт после некоторого молчания. — Вам же, брат мой, дана возможность очиститься, не покидая своего земного тела. Работа предстоит трудная и тяжкая, потому что нелегко смыть с себя такую грязь. Но «имеющий уши да услышит!»… Сожалею, что был жесток с вами, зато надеюсь, что вы поняли всю мерзость своей прошлой жизни.

— Да, я сознаю свое нравственное убожество, но не понимаю способа очищения, о котором вы говорите. Ведь душа — не комната, зараженная миазмами, которую можно проветрить, открыв окно, — мрачно сказал Вадим Викторович.

— Наоборот, ваше сравнение очень верно. Как в том, так и в другом случае чистый воздух должен заменить зараженный, только вот открытие окна будет несколько сложнее. Для начала проникнитесь мыслью, что вы действительно умерли для того мира соблазнов, в котором раньше жили, и ныне находитесь в чистилище, где приступаете к великой работе: использовать и освободить астральные силы от сковавшей их плоти. Ваше тело представляет собой нечто вроде глыбы гранита, в котором заключен исполинской силы огонь, а для его освобождения нужно, чтобы удар молота разбил гранит: тогда огонь сожжет камень, растопит его и превратит в слиток драгоценного металла.

— А где достать молот? — упавшим голосом прошептал Вадим Викторович.

Адепт нагнулся и приветливо заглянул в затуманившиеся глаза собеседника, а потом крепко пожал ему руку.

— Этот чудодейственный молот каждый носит в себе, брат мой. Это — воля, о которой Христос сказал, что она в состоянии сдвинуть горы. Молитва поддерживает ищущего света, а вера в успех и сила воли способствуют выделению внутреннего, все претворяющего огня… А теперь скажите, желаете ли вы стать человеком высшего порядка и разрабатывать скрытые в вас сокровища. По мере того как из тьмы будет подниматься к свету новое существо — владыка раба, — вы все более и более будете изумляться завоеванному могуществу. В настоящее же время дело обстоит как раз наоборот: раб распоряжается своим хозяином, и только потому, что тот — лентяй.

Темная краска залила лицо Вадима Викторовича, а по щекам скатилось несколько горячих слез, но вслед за тем он опустился на колени и прошептал:

— Я хочу света. Будьте моим учителем. Вы, спасший и исцеливший мое тело, исцелите и спасите мою душу.

Радостно и с любовью поднял его адепт, обнял и убедил: прежде чем начать серьезные занятия, Вадим должен привыкнуть к новому положению,