– Вам не нужно больше употреблять этот шанхайский яд! Лучше примите ванну и проясните голову.

– Как, черт побери, ты можешь знать, что мне нужно?

– Я знаю, что вам стоит бросить эту пагубную привычку. Вы и так преследовали этого дракона слишком долго!

– И я все еще не схватил его.

– Милорд…

– Вэлери, – Линдсей положил руки на широкие плечи камердинера и внимательно посмотрел на него, – мне и в самом деле нужно больше опиума.

– Нет, не нужно!

– Награда за удовольствие моей ненасытной любовницы – совершенный, абсолютный экстаз. Она давно завладела моим сознанием, теперь она управляет и моим телом. Она манит, возбуждает меня, Вэлери, и эта маленькая вредная стерва никогда не насытится!

На лице Вэлери отразилась искренняя печаль. Линдсей с досадой отвел взгляд, не желая видеть столь явную жалость в хмуром взгляде карих глаз камердинера.

– Я плохо себя чувствую, друг мой. Эффект от наркотика постепенно исчезает, и теперь мне снова нужно поддержать силы – чтобы почувствовать, по крайней мере, что кости останутся под кожей, а эта дрожь во всем теле уйдет. Мне просто нужно чуть больше. Только для того, чтобы немного отойти от края.

– Не сейчас, милорд. Лорд Уоллингфорд здесь.

Линдсей закрыл глаза и призвал все свое терпение. Он вряд ли успел бы управиться за несколько минут – зажечь спиртовую лампу и нагреть клейкий комок опиума на серебряной игле. Конечно, он мог бы воспользоваться своей трубкой, как и делал обычно. Но Линдсей не знал, где она находится, с тех пор, как начал нуждаться в помощи Вэлери. Камердинеру приходилось сидеть рядом с ним и держать трубку так, чтобы он мог размеренно вдыхать дым.

– Вы слышали меня, милорд? Лорд Уоллингфорд здесь.

– Я тебя слышал. Выходит, Уоллингфорд все никак не уймется, не так ли?

Сейчас Линдсей сделал бы все, что только можно, лишь бы отделаться от визита давнего друга. Он от души презирал жалость. И не хотел ничьей глупой жалости. Не желал ни речей, ни высокопарных воззваний к совести, ни мягких просьб привести себя в порядок. Все, чего жаждал сейчас Линдсей, – это прилечь с правильно подготовленной трубкой и бесконечно вдыхать красный дым, уносясь к небесам, туда, где ему не нужно ни думать, ни чувствовать. И боже праведный, во время этого ритуала он мог обойтись и без публики!

– Это именно Уоллингфорд помог мне вытащить вас из той проклятой дыры и привезти домой.

– Ему не стоило беспокоиться, – простонал Линдсей. Проведя по лицу дрожащей рукой, он нашел глазами бамбуковую трубку с инкрустированным нефритовым чубуком. Его мозг пульсировал, взрываясь требовательным: «Мне нужен опиум – прямо сейчас!»

– Это логово так называемых наслаждений доведет вас до смерти.

– Что касается опиумных притонов, то заведение Чана – настоящий рай. Неужели ты не понимаешь, какое это блаженство – затеряться за этими темно-красными занавесками? Настоящий Эдемский сад! Ты можешь курить, можешь трахаться с азиатской шлюхой, тебя могут ограбить, пока ты предаешься праздности часами напролет, окутанный дымом. Правда, я обычно не пользуюсь услугами шлюх. А вот за карманников сказать не могу.

– Я не позволяю никому крутиться возле вас, – заверил Вэлери, – даже при том, что женщины к вам там и липнут. Помнится, как-то ночью я обнаружил одну из них, ползавшую по вам, ее жадные маленькие ручонки так и шарили в ваших карманах, и искала она отнюдь не шесть пенсов!

– В самом деле? – осведомился Линдсей.

А вот это уже тревожный звоночек! Он не помнил ничего, забывшись в наркотическом угаре. С другой стороны, именно в этом и заключался весь смысл курения – он вдыхал опиум, пока не проваливался в небытие. Пока не приходила оцепенелость. Даже если бы он заметил воровку, вряд ли сумел бы хоть как-то отреагировать. Нет, все эти шлюхи – явно не для него.

И все же, даже после всего того, что произошло, Линдсей желал лишь одну-единственную женщину, лишь она одна должна была ползать по нему – только она, Анаис. Господь свидетель, он, конечно, был отъявленным развратником – и никак не мог перестать думать о том, как чертовски возбуждающе было бы трахать ее, обкурившись опиума! О да, это было бы восхитительно – овладевать ею вот так, наслаждаясь бесконечными часами ее ласк. Курить и поглаживать, его тело поверх ее, потом ее тело поверх его… И его бедра, сначала медленно покачивающиеся, потом обрушивающие решительные, неумолимые удары. С каким блаженством Линдсей наблюдал бы за изгибом ее спины, выражением ее лица в момент экстаза, который подарил он… Анаис выглядела бы просто изумительно, переживая оргазм и трепеща в его объятиях! А он смотрел бы на нее сквозь клубы дыма, обвивавшие их тела тонким коконом.

Боже, ему срочно требовалась новая доза! Линдсей чувствовал, как при воспоминании об Анаис начинало стремительно таять сердце – его разбитое сердце, все еще бившееся со слабым проблеском надежды на то, что однажды их отношения могли бы стать такими, как прежде.

– Лорд Уоллингфорд привез письмо от леди Анаис. Она снова оказалась в наших краях. Вернулась домой от своей тети.

Линдсей застыл на месте. Долгие недели прошли с того момента, как он последний раз видел Анаис. Нет, не совсем так: он видел ее каждую ночь, в своих подпитываемых опиумом мечтах. Она была видением, фантазией, оживавшей среди спиралек дыма. Мечты – вот все, что было у него теперь. У него остался только опиум.

Каким же драматическим было падение Линдсея… Подумать только – скатиться так низко! Опуститься до того, чтобы ощущать физическую потребность взять в руку трубку и забыться в виньетках дыма, представляя себя с Анаис, их чувственное воссоединение, которого уже не могло быть никогда.

– И она, без сомнения, остановилась в Лодже с Броутоном и его семьей? – Голос Линдсея засочился ядом.

– Я не знаю, милорд. У лорда Уоллингфорда есть новости.

– Скажи ему, что я не хочу ничего об этом знать. Отделайся от него, Вэлери.

– Я никуда отсюда не уйду, дружище, – вдруг совсем рядом раздался знакомый голос.

Обернувшись, Линдсей увидел стоящего перед ним Уоллингфорда, который протягивал письмо.

– Оставь мне послание и проваливай. Я занят.

– Занят? Чем же? Все глубже погружаешься в зависимость, которая в итоге тебя погубит?

– Если честно, да.

Уоллингфорд покачал головой, и Линдсей заметил в его глазах отвращение.

– Не могу видеть, как ты губишь себя вот так!

– Тогда просто не смотри на это.

– Черт тебя возьми, Реберн, ты – эгоистичный ублюдок!

Линдсей моргнул, пораженный грубостью, которую только что услышал в своем собственном доме.

– Если ты явился сюда читать мне проповеди насчет опиума, можешь даже не трудиться. Я не брошу эту привычку. У нас с моей бесплотной опиумной любовницей взаимная страсть, настоящая любовь, друг мой. Я понимаю ее, а она понимает меня.