причина оттеснения слова на третий план – желание режиссеров освободиться от «подчинения» драматургу, творить свободно и самостоятельно. Сильная драматургия, несущая в себе продуманную конструкцию, мысль, образ, игру и красоту слова, неудобна: надо или ей подчиниться (чего не хочется), или ее ломать (что приводит к плачевным результатам). Слабые же и невыразительные тексты ничем не связывают постановщика, и потому они более подходят для всевозможных произвольных визуальных построений и трактовок.

Театр, где перестают уважать слово, неизбежно приходит в упадок. Вместе со Словом со сцены уходит человек, а без человека нет театра. Великолепный анализ тенденции современного театра к антивербальности, его «подозрительного и пренебрежительного отношения к слову» содержится в статье Евгения Соколинского «Песни без слов». Он отмечает «почти полное исчезновение и обессмысливание сценического слова» и закономерный результат этого: «Интеллигентный зритель уходит из театра, так как по привычке ждет от театра мысли. Образовавшуюся пустоту заполняет зритель, ждущий развлечения».

Так или иначе тенденция очевидна: речь, слово, литература оттеснены на периферию режиссерской работы. Эта тенденция опасна. Слово надо беречь. Иначе театру грозит синдром Маугли: потеряв способность к речи, он уже не сможет восстановить ее. И драматургам тоже следует расширять свой словарный запас, совершенствовать умение владеть языком, учиться думать, говорить, писать и слушать.

Как сказано у Альфреда Мюссе в одной из его драм, «тот, кто кладет слова на наковальню и молотом и напильником истязает их, не всегда размышляет о том, что слова эти представляют мысли, а мысли эти – деяния».

Сложившаяся ситуация беспокоит и многих режиссеров.

«Драматический театр – это отдельная культура, это искусство говорящего и мыслящего на сцене артиста, в пространстве и во времени. А сейчас происходит подмена искусства драматического театра зрелищем, шоу… Здесь можно понять только одно: драматический театр – это не досуг, это не времяпрепровождение, это культурная миссия» (Сергей Женовач, руководитель МХТ им. Чехова).

Мы любим слово «современный»: современная техника, современный театр… Действительно, все вокруг постоянно становится лучше, быстрее, удобнее, совершеннее. Принято считать, что общество движется только в одном направлении – вперед, и это движение называется прогрессом.

Но не всегда, не везде и не во всем. Искусство и техника Египта достигли пика 4000 лет назад. К новому времени эта страна пришла нищей и безграмотной. В Камбодже восемь веков назад высились самые большие в мире храмы, удивительные по красоте и невероятные по масштабам и искусству декора. Теперь большинство населения живет в избушках на курьих ножках, а забытые древние города заросли лесами. Гигантский храмовый комплекс в Эллоре (Индия), украшенный миллионом скульптур, поражает воображение, но он создан много столетий назад. Греция стала ныне музеем, хранящим великое наследие далекого прошлого. Искусству речей Цицерона и Демосфена, произнесенных двадцать с лишним веков назад, последующие поколения могут только завидовать. Язык Шекспира, Лопе де Веги и Расина остается непревзойденным. Получается, что «современность» часто разительно уступает тому, что было двадцать веков или даже двадцать лет назад.

Вопрос вот в чем: то, что происходит сейчас в нашей культуре, и в частности в театральном искусстве, это прогресс или регресс, развитие или деградация? Не грозит ли нам синдром Маугли? Куда мы движемся? С помощью театра назад, к обезьяне?

21. Драма и театр – союз или противостояние?

Одна из «вечных» театральных тем, вызывающая постоянные споры, – отношение между драмой и театром: что из них первично, чему принадлежит главная роль, что у чего находится в подчинении, что от чего больше зависит. Публику этот вопрос совершенно не интересует, однако, при некоторой его схоластичности и кажущейся сугубой теоретичности, он имеет немалое практическое значение и принимается близко к сердцу всеми деятелями театра (отнесем к таковым и драматургов). Часто в спорах выступает на первый план самолюбие и честолюбие творцов, но на деле в этих дискуссиях выявляются взгляды на саму сущность драматического театра.

«Является ли пьеса законченным целым без ее представления на сцене? – пишет Эрик Бентли. – Одни с убежденностью отвечают на этот вопрос утвердительно, другие с не меньшей убежденностью – отрицательно. Все зависит от вкусов и темперамента: “книжники” веруют в самостоятельность авторского текста; “театралы” веруют в сценическую его интерпретацию. И те и другие правы. Хорошая пьеса ведет двойную жизнь, обладая законченной индивидуальностью в обеих своих ипостасях.

На вопрос, что предпочтительней: прочесть пьесу или посмотреть ее в театре, – лучше всего отвечать в плане сугубо практическом. Человек, умеющий читать, глубоко вникая в весь строй пьесы, вряд ли захочет смотреть посредственную ее постановку. С другой стороны, смотреть шедевр драматургии в мастерском исполнении – это ни с чем не сравнимое удовольствие. Сценическое воплощение во многом обогащает пьесу – прежде всего посредством добавления решающей и убедительной в своей конкретности фигуры – живого актера»[3].

Споры о роли, месте и значении драмы и драматурга в драматическом театре возникли не сегодня и не вчера, а десятки и сотни лет назад. Проследим коротко их историю. Уже основоположник теории драмы Аристотель в своем «Искусстве поэтики» писал, что для восприятия драмы театр не обязателен. В течение последующих веков это мнение не раз оспаривалось и утверждалось в зависимости от театральной ситуации. В начале XIX века Э. Т. А. Гофман заметил: «Писатели и композиторы имеют в настоящее время мало значения в театре; на них смотрят по большей части только как на работников, как на лиц, благодаря которым представление, заключающееся в блестящих декорациях и роскошных костюмах, может состояться». Однако в полной мере эта дискуссия развернулась на рубеже XIX–XX столетий, когда развитие театра привело к появлению фигуры режиссера.

А. А. Блок писал, что «вопрос о режиссере – исключительно модный вопрос»: «Кажется, мы переживаем эпоху, когда прямое или косвенное презрение писателей к сценическому воплощению своих произведений дошло до апогея… Режиссер – это то незримое действующее лицо, которое отнимает у автора пьесу… и вслед за тем истолковывает актерам пьесу по своему разумению, так что автор, явившийся на спектакль посмотреть свое произведение, зачастую не может от изумления произнести ни одного слова. Впрочем, искажение пьес уже входит, я думаю, в привычку, и авторы их даже не особенно изумляются». Блок пишет об извечной «вражде литературы с театром, писателя с актером», сочувственно цитирует Ибсена: «Приходится брать людей театра, каковы они есть. Когда-нибудь да опомнятся».

Напротив, знаменитый практик, историк и теоретик театра Н. Н. Евреинов без колебаний отвел драме в театральном представлении второстепенную роль:

«Речь в театральной пьесе играет служебную роль (материал для актера): как публика, мы больше слушаем глазами, чем ушами.