Так что пока Тан’элКот был свободен.

Он прошел в двойные бронестеклянные двери оранжереи и выглянул в гулкую пещеру вестибюля, за пределы ПН-поля. Проходы для публики были перегорожены углеволоконными щитами, и в вестибюле царила противоестественная мгла. После ночного пожара Кунсткамеру закрыли якобы на время «внутреннего расследования по делу о поджоге». Тан’элКот прошествовал мимо стоящих кольцом справочных и билетных касс и направился к занимавшему целую стену около контрольных турникетов ряду общественных терминалов.

Память Ламорака подсказала личный код Эвери Шенкс: теперь счет за разговор придет в бухгалтерию «СинТек», а компьютерные программы-трояны, готовые проснуться при упоминании Тан’элКота, не пробудятся от дремоты. Не услышав сигнала автоответчика, Тан’элКот улыбнулся. Он вовсе не собирался оставлять записанное сообщение – есть вещи слишком деликатные, чтобы доверять их ядрам памяти.

На экране появилась сама Эвери Шенкс. Ее орлиный взгляд впился в лицо бывшего императора, от враждебной подозрительности через узнавание перетекая в открытую ненависть. А она, решил Тан’элКот, очень привлекательна. Суровое, внушающее страх лицо, сплошь острые грани и нестыковки, – а все же было в нем совершенство, словно таким и задумывала его природа: словно лунные горы.

– Ты, – проговорила она без всякого выражения.

– Я, – согласился Тан’элКот. – Рад, что мое имя вам знакомо, бизнесмен. – «…И мне не придется представляться», – закончил он мысленно.

Трояны в студийной сети, без сомнения, настроены на его имя, произнесенное вслух; стоит в беседе прозвучать «Тан’элКот», и траян немедля прервет разговор.

– Где ты добыл этот код?

– Вы знаете, – ответил Тан’элКот без улыбки. – Вы, полагаю, наблюдали за процессом Коллберга.

Взгляд ее потерял остроту, ломаные черты лица смягчила обыкновенная человеческая скорбь – но всего лишь на мгновение, не более того.

– Да. – Взгляд Эвери Шенкс подернулся ледком. – Что тебе нужно?

– Завтра утром, примерно через час после рассвета, ваша внучка испытает травматический шок по причине, которую вы даже не в силах вообразить. Поражение может выразиться как шизофрения, аутизм или кататония – точней сказать не могу. Зато вполне уверенно могу сказать, что помочь ей не сможет никто на Земле, – Тан’элКот слегка склонил голову, будто признавая собственную дерзость, – кроме меня.

– Откуда тебе это известно?

– Я суть тот, кто есть, бизнесмен.

– Какого рода шок?

Шенкс взирала на него с такой враждебностью, что Тан’элКот ощутил нелепое желание извиниться за те глупости, что сейчас наворотит. Он стиснул зубы и продолжил с полнейшей убежденностью:

– Вы два дня живете в одном доме с девочкой. Без сомнения, вы заметили ее связь с рекой.

– Я заметила, что родители по злобе своей внушили ей ряд нелепейших, омерзительных фантазий. Я запретила ей упоминать об этом.

«Можно подумать, от этого связь распадется, – мелькнуло в голове у Тан’элКота. – Чисто по-бизнесменски».

– Едва ли это фантазии, бизнесмен, – поправил он елейно. – Завтра утром ее мать умрет.

Взгляд Эвери Шенкс стал острее шпаги, но она промолчала.

– Вера переживет гибель матери с ясностью, не поддающейся пониманию и описанию. Я не могу даже приблизительно предсказать, какую форму примет ее реакция, но она совершенно точно будет ярко выраженной, безусловно – непоправимой и вполне возможно – летальной. Вам потребуется моя помощь.

Глаза Шенкс затуманились на миг, будто в раздумье, но когда она открыла рот, во взгляде уже не было ничего, кроме отчуждения.

– Ни я, ни моя внучка не нуждаемся в твоей помощи. – Голос ее был холодным, как снег. – Не пользуйся больше этим кодом. Он будет стерт в течение часа. И не пытайся связаться ни со мною, ни с ней, ни с кем-либо из членов моего клана, ни с подчиненными Шенксов. В противном случае я подам против тебя обвинение в компьютерном взломе и нарушении кастовой неприкосновенности. Понятно?

– Как пожелаете, – отозвался Тан’элКот, выразительно пожав плечами. – Вы знаете, где меня искать.

Уголки ее рта поползли вниз, голос стал еще холодней.

– Ты не понимаешь, да? Никогда больше ты не заговоришь ни со мною, ни с моей внучкой! Ты думаешь, я не знаю о твоей… шутке… той ночью – звонок, фотоснимок… Но я знала. Я не такая дура. Только по одной причине я не приказала арестовать тебя за имперсонацию высшей касты: потому что ты дал мне в руки оружие против Майклсона. Это предел моей благодарности: я позволила тебе использовать меня ради твоей мести. Потому что меня это устроило. И порадовало. Ты дал мне шанс причинить ему почти столько же боли, сколько он причинил мне. Поэтому тебе все сошло с рук. Не испытывай судьбу.

– Бизнесмен… – начал Тан’элКот, но экран уже погас.

Бывший император пожал плечами, глядя на свое темное отражение на сером экране. Данная ветка фрактального дерева росла точно так, как он предсказывал. Зерно сомнения брошено в почву – теперь оно прорастет на грядущих мучениях Веры и материнских инстинктах бешеной тигрицы, лежавших в основе существа Эвери Шенкс. Ламорак отлично научил его манипулировать своей матушкой. В конечном успехе у Тан’элКота не оставалось сомнений.

Бог в его сердце исходил тоской. «Скоро, – уже в тысячный раз пообещал он Ма’элКоту. – Скоро ты оживешь вновь, и мир наш будет спасен».

Ибо Вера могла коснуться реки. А через нее то же мог сделать и другой бог. Стоит всей мощи Шамбарайи попасть ему в руки – и все Коллберги, и попечители, и Студии этого мира не удержат Тан’элКота.

Он отвернулся от терминалов… и только благодаря недоступному простым смертным самообладанию не взвился от неожиданности в воздух с рычанием, подобно испуганному тигру, когда экран за его спиной с треском ожил и голос Коллберга окликнул его по имени.

Сердце колотило в грудину, точно боксер. Он с трудом подавил самоубийственное желание как-то объяснить свое присутствие в вестибюле. Все это заняло меньше мгновения; в конце концов, он оставался Тан’элКотом.

– Да, рабочий? – произнес он с важным видом. – Чем могу служить Совету?

– Как продвигается работа над клинком?

– Закончена. Проховцев готов. Я отправлю его в доки с мечом, как только вернусь. Все идет согласно нашему договору с Советом.

– Я звоню не от имени Совета, – проговорил Коллберг довольно дружелюбно, хотя было в его голосе что-то неопределимо странное – словно он повторял заученные наизусть слова на незнакомом языке. – Совету ты сейчас не нужен.

Работяга смотрел на бывшего императора без всякого выражения на испитом лице. Потом склонил голову к плечу, будто выясняя, как Тан’элКот выглядит под другим углом зрения. По сравнению с первой их встречей два дня назад Коллберг стал каким-то маленьким, жалким, словно некая эрозия продолжала стачивать слой за слоем пережившие понижение кастового статуса остатки человечности. Немигающие, исполненные холодного неутолимого голода глаза его напомнили Тан’элКоту взгляд дракона. «И все ж, – подумал бывший император, – с настоящим драконом встречаться было легче, чем с тобой».