участвовать в подписании Никиева мира и союза со Спартой. Он же стал мишенью для шутки в комедии Аристофана «Птицы», написанной в 414 г. до н. э. Подобно Ферамену и Фрасибулу, Аристократ вначале поддерживал движение за ограничение афинской демократии, а затем выступил против Четырехсот. После восстановления демократии он, как и Ферамен, преуспеет в политических делах, став одним из сподвижников Алкивиада.

На сходках несогласных Ферамен и Аристократ заявляли, что опасаются не только Алкивиада и его войска на Самосе, но и «отправленного в Лакедемон посольства, как бы оно, вопреки желанию большинства граждан, не учинило какого-либо зла государству». При этом они тщательно подбирали слова, избегая любых разговоров о контрреволюции, чтобы не спровоцировать новую волну террора и вспышку гражданской междоусобицы, которая сделает город легкой добычей спартанцев. Вместо этого они лишь подчеркивали, что Совету четырехсот следует выполнить собственное обещание и «на деле, а не на словах только назначить Пять тысяч и установить государственный строй более равномерный» (VIII.89.2).

Если исключить все личные амбиции, этими людьми двигал не только патриотизм, но и в неменьшей степени страх. Можно было ожидать, что по мере ухудшения ситуации радикалы обратятся против недовольных внутри Совета четырехсот, а ведь они уже продемонстрировали готовность убивать своих политических оппонентов. Если же к власти пришли бы афинские демократы с Самоса, они вряд ли проявили бы милость к тем, кто стоял у истоков режима Четырехсот. Таким образом, с каждым новым днем росла вероятность того, что радикалы сдадут город Спарте, чтобы спасти олигархию и самих себя. Однако умеренные в Афинах были решительно настроены сохранить независимость города и довести войну до победного конца. В будущем их сограждане из демократической партии по достоинству оценят их самоотверженность и не раз доверят им военное командование. Все вышеизложенное побуждало умеренных к срочным действиям.

ОЛИГАРХИЧЕСКИЙ ЗАГОВОР: ПРЕДАТЕЛЬСТВО АФИН

Послы старательно упустили многое из сказанного Алкивиадом, и все же новости с Самоса встревожили лидеров крайнего крыла олигархов настолько, что они начали возводить укрепление в гавани Пирея на Этионии – мысе, протянувшемся на юг поперек входа в гавань, откуда можно было наблюдать за входящими и выходящими судами. На первый взгляд новое сооружение позволяло небольшому отряду охранять гавань в случае нападения внутренних врагов со стороны суши, но Ферамен и другие умеренные сразу же разглядели в нем потенциальную угрозу. Как они уверяли, подлинной целью строительства было создать условия, при которых радикалы имели бы «возможность, когда они пожелают, встретить неприятеля на море и на суше» (VIII.90.3). Весть о возвращении Алкивиада еще больше усилила опасения радикалов; они видели «ту перемену, какая произошла в среде большинства их же единомышленников, на которых они полагались раньше» (VIII.90.1). Сами они предпочли бы, как и прежде, иметь автономию, установить в Афинах олигархию и сохранить за собой заморские владения. В случае потери этих владений они попытались бы удержать автономию, но, категорически не желая восстановления демократии, скорее согласились бы «ввести неприятеля в город и примириться с ним, хотя бы с потерею укреплений и флота, лишь бы, как бы то ни было, удержать государство в своей власти, при условии сохранения личной неприкосновенности» (VIII.91.3). Вот почему они спешили закончить строительство укреплений на Этионии, а кроме того, отправили в Спарту дюжину послов, в числе которых были Антифонт и Фриних, для заключения мира «на каких бы то ни было условиях» (VIII.90.2).

Мы можем лишь строить догадки относительно деталей тех переговоров. Вероятно, афиняне просили мира, основанного на сохранении статус-кво, а спартанцы отвергли эти просьбы. Поэтому послы вернулись из Спарты, так и не достигнув принципиального соглашения. Однако они сумели выторговать путь отступления для радикалов: Антифонт и его сообщники договорились о том, что предадут родной город в обмен на собственную безопасность.

Чем выше росли новые стены, тем с большей открытостью, энергией и мужеством высказывался Ферамен, невзирая на то что противопоставлять себя радикалам было очень рискованным занятием, за которым в любой момент могли последовать донос или убийство из-за угла. Однако событием, давшим старт контрреволюции, стало совсем другое политическое убийство. Посреди многолюдной Агоры на выходе из здания Совета был убит Фриних. Убийце удалось скрыться, а сопровождавший его аргосец даже под пыткой отказался выдать имена других участников покушения. В это же время в Афины пришло известие о том, что пелопоннесский флот, который, судя по всему, направлялся на помощь восставшим эвбейцам, бросил якорь в Эпидавре, а затем совершил набег на Эгину. То была не стоянка на пути к Эвбее, а подготовка к нападению непосредственно на Пирей. Ферамен, Аристократ и остальные умеренные, как входившие, так и не входившие в Совет четырехсот, провели экстренное совещание. Ферамен еще раньше предупреждал о том, что настоящей целью пелопоннесского флота является не Эвбея, а афинский порт. Теперь же он требовал принятия решительных мер.

Аристократ, командовавший отрядом гоплитов в Пирее, немедленно взял под стражу Алексикла – «стратега по назначению олигархов, вполне преданного своим товарищам» (VIII.92.4), а также известного своей тесной связью с тайными обществами. Отстранение полководца, представлявшего партию радикалов, по приказу одного из умеренных было с радостью встречено войском гоплитов, которое составляло ядро вооруженных сил. Радикалам требовалось сохранить над ним контроль, если они всё еще надеялись осуществить свой план и передать город спартанцам. Когда весть о восстании достигла Афин, Четыреста заседали в здании совета. Радикалы тут же набросились на Ферамена, на которого падало очевидное подозрение, но он, ко всеобщему удивлению, сам вызвался отправиться вместе с ними на выручку Алексикла. Будучи застигнутыми врасплох, не зная наверняка о причастности Ферамена к произошедшему и не желая провоцировать явный раскол в столь критический момент, они приняли его предложение и позволили ему взять с собой еще одного стратега-единомышленника. Единственное, что они смогли предпринять в качестве подстраховки, – это послать вместе с ними третьего стратега – Аристарха, принадлежавшего к партии радикалов.

Когда одно войско из Афин выступило против другого войска в Пирее, гражданская война казалась неизбежной. Но так как пирейскими воинами командовали умеренные, а двое из трех стратегов у вышедших им навстречу афинян также были из числа умеренных, дело кончилось не упорной битвой, а скорее комедийным представлением. Когда Аристарх в гневе потребовал от гоплитов сражаться в полную силу, Ферамен для вида тоже стал бранить их. Однако воины, по большей части пребывая в нерешительности, спрашивали Ферамена, «находит ли он, что укрепление сооружается на благо государства, и не лучше ли срыть его». Он отвечал, что, если они думают, что укрепление лучше всего разрушить, он не имеет ничего против. Тогда гоплиты принялись срывать укрепление, сопровождая дело криками: «Кто желает, чтобы правили Пять тысяч вместо Четырехсот, должен идти на работу» (VIII.92.10–11).

Такое подстрекательство явно входило в планы умеренных. Их обращение «к народной толпе» с призывом разрушить укрепление и помешать действиям радикалов, собиравшихся сдать город спартанцам, должно было также послужить гарантией того, что новый режим будет править в соответствии с нормами, к которым умеренные всегда стремились. Воины, подхватившие этот лозунг, вероятно, предпочли бы прямой возврат к полноценной демократии, если бы у них было время это обдумать, но в сложившихся обстоятельствах они последовали примеру Ферамена и его товарищей и удовольствовались свержением олигархии Четырехсот и предотвращением измены.

Однако направлявшие их действия лидеры умеренных не хотели, чтобы ситуация переросла в гражданскую войну. Их целью было заставить радикалов уступить, а не драться. На следующий день, завершив снос укреплений и освободив из тюрьмы Алексикла, войско двинулось в Афины, но, встретив на плацу вышедших им навстречу уполномоченных от Четырехсот, остановилось. Эти представители пообещали воинам обнародовать список Пяти тысяч, из числа которых по определенной самими Пятью тысячами процедуре затем будет избираться Совет четырехсот. Они призвали воинов сохранять спокойствие и не подвергать опасности государство и всех его жителей. Уполномоченные сумели убедить воинов провести собрание в театре Диониса в заранее назначенный день и договориться о восстановлении согласия.

Делая это предложение, радикалы были по меньшей мере неискренни, ведь «организацию правительства с участием столь большого числа граждан они считали настоящей демократией» (VIII.92.11). Скорее, они пытались выиграть время до прихода спартанцев, которые должны были их спасти. Через несколько дней поступило известие, что к Саламину движется спартанский флот с намерением занять укрепления в Пирее (о том, что они уже разрушены, спартанцы не знали). Вероятно, поход спартанцев был частью совместного с афинскими олигархами