ему, а некоторые и ненавидели. Пока что он вернулся только на Самос, а не домой в Афины, и неприкосновенность защищала его здесь и сейчас, но не уберегала от попыток предъявить ему счет в будущем. Он предпочел бы появиться в Афинах во главе широкой коалиции, в которой он был бы центральной и незаменимой фигурой. Вместо этого его возвращение на Самос состоялось лишь благодаря усилиям небольшой группы умеренных демократов, по настоянию их лидера Фрасибула и вопреки желаниям города. Его успехи, как и вся его дальнейшая судьба, целиком зависели от поддержания хороших отношений с Фрасибулом, который, будучи верным другом, оставался при этом могущественной и независимо мыслящей личностью и не спешил становиться чьей-либо марионеткой. Прибывший в афинский лагерь Алкивиад должен был подчиниться его авторитету.

По приезде на Самос Алкивиад обратился к местному собранию афинян с речью, желая при этом, чтобы его слова были услышаны и лидерами олигархов в Афинах, а также пелопоннесцами. Фукидид пишет, что в намерения Алкивиада входило завоевать уважение воинов на Самосе и вернуть им уверенность в своих силах, заставить пелопоннесцев еще больше сомневаться в Тиссаферне и этим лишить их надежд на победу, а также вселить своим возвращением страх в сердца тех, кто стоял у руля олигархии в Афинах, и тем самым покончить с влиянием радикалов из олигархических тайных обществ. Свою речь Алкивиад построил на лжи, заявляя, что он обладает огромным влиянием на Тиссаферна и что сатрап жаждет помочь афинянам. Тиссаферн, по его словам, приведет финикийский флот, ранее обещанный пелопоннесцам, и передаст его в распоряжение афинян – но только в том случае, если они позволят Алкивиаду, его доверенному лицу, вернуться обратно, что послужит гарантией их добрых намерений. Афинские воины, которым очень хотелось верить в то, что спасение и победа как никогда близки, тотчас же избрали его стратегом «и возложили на него все дела» (VIII.82.1).

На самом деле риторика Алкивиада оказалась даже слишком убедительной: вдохновленное ею афинское войско пожелало немедленно выступить на кораблях к Пирею и атаковать олигархов из Совета четырехсот. Однако Алкивиаду вначале требовалось время, чтобы встретиться с Тиссаферном и известить его о том, что сам он теперь не человек без родины, чья безопасность и жизнь зависят от сатрапа, а новоизбранный командующий афинским войском на Самосе и фигура, с которой нужно считаться. По словам Фукидида, «афинян Алкивиад стращал Тиссаферном, а Тиссаферна афинянами» (VIII.82.3), но, чтобы его план удался, ему было необходимо добраться до сатрапа раньше, чем афиняне предпримут какие-либо действия.

Тем временем в Милете отношения между пелопоннесцами и Тиссаферном с каждым днем становились все хуже. Сатрап воспользовался бездействием воинов как предлогом для удержания еще большей части жалованья, и теперь даже их командиры открыто выражали недовольство, адресуя его прежде всего своему безынициативному наварху Астиоху. Им казалось, что он чрезмерно лоялен к Тиссаферну и, возможно, подкуплен им. Воины из Фурий и Сиракуз довели всеобщее возмущение до крайности, требуя от Астиоха уплаты жалованья. С надменностью, которая была характерна для спартанцев, начальствующих над чужаками, он дал им резкий ответ и даже поднял свой жезл на Дориея – выдающегося атлета, который командовал фурийцами. Фурийские моряки были готовы побить наварха камнями, но тот бежал под защиту какого-то алтаря. Воспользовавшись распрей среди пелопоннесцев, милетяне захватили укрепление, построенное сатрапом в их городе, и изгнали оттуда его гарнизон, заслужив этим поступком одобрение со стороны союзников, и в особенности сиракузян. В разгар всех этих событий, в августе, на смену Астиоху явился новый наварх Миндар.

Такой переполох должен был понравиться Алкивиаду, который провел часть смутного времени с Тиссаферном в Милете. Вскоре после его возвращения на Самос туда же из Афин прибыло посольство от Четырехсот, чтобы попытаться уладить сложившуюся неблагоприятную ситуацию. Поначалу обозленные воины своими криками не давали послам обратиться к собранию с речью и угрожали убить тех, кто уничтожил афинскую демократию. Но спустя какое-то время воины затихли, и послы были выслушаны. По их словам, переворот был совершен с целью спасти город, а не предать его. Новое правительство не будет узкой олигархией вечно; Четыреста рано или поздно уступят место Пяти тысячам. Высказанные Хереем обвинения являются ложью; родственникам воинов в Афинах ничто не угрожает. Однако все эти заверения не успокоили слушателей, и предложение немедленно напасть на Пирей и на афинских олигархов получило широкую поддержку. Фукидид замечает, что «при тогдашних обстоятельствах никто другой не в силах был бы сдержать толпу, Алкивиад же остановил поход» (VIII.86.5). Здесь, как и во многих других случаях, он приписывает афинскому перебежчику (который, вероятно, был основным источником Фукидида при написании им своей истории) слишком большое влияние на события, ведь в сдерживании толпы свою роль сыграл и Фрасибул – «своим присутствием и могучим криком: говорят, что этот Фрасибул был самым голосистым среди афинян» (Плутарх, Алкивиад 26.6).

Отвечая послам, Алкивиад настаивал на принятии программы Фрасибула и умеренных: «Он не мешает управлять Пяти тысячам, но требует, чтобы они удалили Четыреста и восстановили Совет пятисот на прежних основаниях» (VIII.86.6). Он приветствовал любые меры экономии, принимаемые ими для того, чтобы лучше снабжать армию, и призывал их не поддаваться врагу, ведь, покуда афиняне надежно удерживают город, остается надежда на примирение враждующих партий. Воины и моряки, без сомнения, предпочли бы вернуть демократию в полном объеме, но их лидеры по-прежнему желали установления того умеренного режима, о котором мечтали с самого начала, и собрание в конце концов согласилось на это.

Впрочем, главными адресатами выступления Алкивиада, пожалуй, были люди в афинском правительстве. Своими словами он хотел укрепить решимость умеренных в противостоянии возможным эксцессам со стороны радикалов и, вероятно, побудить их взять власть самим. Кроме того, целью Алкивиада было удержать Совет четырехсот от заключения сепаратного мира с врагом и передачи города в его руки. Угроза подобного развития событий была реальна, и вскоре войско на Самосе получило убедительные доказательства того, что Четыреста вновь пытаются вступить в переговоры со спартанцами, хотя их послы так и не добрались до Спарты. Команды перевозивших их кораблей подняли бунт против тех, в ком они видели «главных виновников низвержения демократии» (VIII.86.9), и передали послов аргосцам, которые, в свою очередь, доставили их на Самос.

К концу лета 411 г. до н. э. те, кто надеялся установить в Афинах бессменную олигархию, не смогли достичь ни одной из своих целей. Их усилия, направленные на укрепление власти над державой путем учреждения в ней олигархий, лишь провоцировали новые восстания. На Самосе, вместо того чтобы бережно взрастить дружественную олигархию, они попытались свергнуть власть насильственным путем, что вызвало гнев демократов, которые едва удержались от военного похода на Афины. Они оттолкнули от себя Фрасибула, одного из основателей движения, и превратили его в опасного врага, объединившегося со своим другом Алкивиадом, который когда-то занимал не последнее место в их собственных планах. Теперь эти двое требовали роспуска Совета четырехсот и оказывали влияние на своих умеренных единомышленников в составе самого Совета в Афинах. Попытка Четырехсот заключить мир со Спартой провалилась. Единственное, на что они еще могли рассчитывать, было уговорить спартанцев спасти их до того, как станет слишком поздно.

ГЛАВА 31

ПЯТЬ ТЫСЯЧ

(411 Г. ДО Н.Э.)

Вернувшись с Самоса в Афины, послы олигархии донесли до Совета четырехсот лишь часть из того, что сказал Алкивиад. Они сообщили о его воззвании к афинянам держаться стойко и не уступать спартанцам, о его надеждах на гражданское примирение и победу над врагом. Однако они и словом не обмолвились о поддержке Алкивиадом Пяти тысяч, о его возражениях против дальнейшего правления Четырехсот и призыве восстановить старый Совет пятисот. Если бы об этих пожеланиях стало известно в Афинах, это еще сильнее углубило бы раскол внутри движения. Но даже в таком урезанном виде доклад ободрил умеренное большинство граждан, «сочувствующих олигархическому режиму, которые и раньше уже были удручены создавшимся положением и с удовольствием как-нибудь вышли бы из него под условием собственной безопасности» (VIII.89.1).

РАЗНОГЛАСИЯ В СОВЕТЕ ЧЕТЫРЕХСОТ

Во главе недовольных стояли Ферамен и Аристократ, сын Скелия. Поведение Ферамена в этот период было прологом к его будущей карьере в качестве уверенного в себе и деятельного политика, выступавшего за установление в Афинах умеренного режима. Аристократ был хорошо известен в Афинах. Как полководец, он обладал достаточным весом, чтобы