Ли сел на пятки. Это была странная поза, но зато его глаза оказались на одном уровне с глазами сидящей на банкетке Эмили. Она покрылась гусиной кожей. Ей ужасно хотелось сложить руки на груди, но она не стала этого делать, чтобы никак не открываться перед ним.

– Мы, знаешь ли, пишем отчеты, – сказал Ли. Он выглядел странно, как-то болезненно, но, вероятно, в этом был виноват желтоватый свет. – Когда мы вербуем кого-то, то отправляем докладную записку, в которой излагаем свое мнение. Записка про тебя…. в общем, мнение о тебе, Эмили, было отрицательным. Я не лгу. Мое мнение было в высшей степени отрицательным. Я знаю, что ты думаешь: я дал тебе плохой отзыв, потому что ты врезала мне по яйцам. Нет. Я отодвинул это в сторону – я же профессионал. Я дал тебе плохой отзыв, Эмили, потому что ты собиралась отсосать у меня. Это был простой тест. Я воспользовался очень слабыми словами. Для новичков. А ты все равно поддалась. Ты очень уязвима. У тебя нет защиты. А такие люди в Организации надолго не задерживаются. – Он развел руками. – Представь мое удивление, когда тебя приняли в Академию. Теперь-то мне все ясно. Теперь-то я знаю, что ты пролезла в Академию мошенническим способом. Элиот жалеет тебя. Да, сейчас мне все понятно. Но тогда я был страшно изумлен. А потом из тебя сделали Вульф… Я воспринял это как личное оскорбление. Я не боюсь признаться в этом. Мне было обидно. В том смысле, что в моем отчете все было изложено абсолютно четко. «Кандидат не проявляет склонности ни к умственной дисциплине, ни к тому, чтобы развивать ее». Это были мои слова. И вот теперь взгляни на себя. Всё как я предсказывал. А знаешь что? То, как все обернулось, мне только на руку. Я сумел показать свою гениальность. И наконец-то перебрался в округ Колумбия, хотя на это и ушло какое-то время.

Он замолчал, словно ожидая от нее реакции, но она никак не отреагировала, потому что еще не поняла, зачем он пришел. Ли вздохнул, выпрямился и разгладил брюки. Его новый облик не произвел на нее впечатления.

– Итак, – сказал он, – как ты, наверное, догадываешься, тебе суждено умереть в скором времени. Насколько я понимаю ситуацию, ты еще жива только потому, что Йитс слишком занят новым проектом, чтобы тратить время на вытряхивание информации из твоих мозгов, если там вообще есть что-нибудь полезное для нас. В общем, рано или поздно это случится. И ты не сможешь этому помешать. Но у меня есть одна мысль, Эмили: я хочу избавить Йитса от хлопот. Видишь ли, я оказался здесь потому, что это для меня величайший шанс. Испытание, если можно так выразиться. Если я вернусь к Йитсу с той информацией, которая ему нужна, передо мной откроется замечательная перспектива.

Он снял пиджак и принялся закатывать рукава.

– Зачем я тебе все это рассказываю, если ты явно не заинтересована делать то, что мне надо? Объясню. Затем, Эмили, что я хочу, чтобы ты поняла, насколько сильна моя мотивация.

Она сказала:

– Да, Ли? Сама идея, что ты сможешь скомпрометировать меня, смехотворна.

– О, я понимаю, что ты не шестнадцатилетняя девчонка. Я и не жду, что и в этот раз все будет легко. Я слышал, что ты усердно работала над своей защитой. – Он принялся расстегивать ремень. – Дело в том, Эм, что в глубине души я уверен: ты осталась прежней. Я думаю, ты очень уязвима. Ты пала жертвой идеи, что лучшая защита – это нападение. Эта идея хорошо тебе служила, но лишь до поры до времени, и вот… мы оказались тут. – Он вытащил ремень из шлевок и стал наматывать его на руку. – Думаю, когда мы протестируем эту защиту, ну, в том смысле, что хорошенько надавим на нее… мы увидим, как она затрещит по всем швам. Я совершенно уверен в этом. Потому что, когда человек находится в серьезном стрессе, его высшая мозговая деятельность затухает. Он утрачивает способность к критическому мышлению. И поведение, приобретенное в результате обучения. – Он похлопал себя по лбу. – Да что я тебе рассказываю! Ты сама все это знаешь. В отличие от меня ты закончила школу недавно и знаешь, о чем я говорю. И ты знаешь, что я не уйду отсюда, не получив то, что мне нужно. Единственный вопрос: насколько сильно мне придется потрудиться. – Ли поднял руку, с которой свисал ремень пряжкой вниз. – Итак, – сказал он, – приступим?

* * *

В комнату вошли два крупных мужчины в белой униформе – Эмили узнала в них сотрудников Лаборатории. Они приблизились к ней, выставив перед собой руки с растопыренными, как когти, пальцами. К этому моменту Эмили совсем обезумела: забрызганная кровью с ног до головы, она кричала и размахивала ножиком из ведра. Ли лежал на полу, и вместе с кровью, толчками вытекавшей из горла, из него бесшумно уходила жизнь. Эмили замахнулась на одного из мужчин, выкрикивая подобранные почти наобум слова, но он поймал ее запястье и заломил ей руку. Как ни странно, это успокоило ее. Они выхватили у нее нож и уложили ее на пол. Эмили пролежала так довольно долго, ей казалось, что несколько часов. Другие люди унесли Ли. Это был последний раз, когда в ее каморке появился не Йитс.

* * *

Она по кусочкам снимала с себя кровь Ли. Высохшая кровь превращалась в чешуйки, поэтому она могла очиститься, снимая их одну за другой. Возможно, «очиститься» было не самым правильным словом. Она испытывала дикое отвращение, но продолжала, потому что альтернатива была еще хуже. С каждым снятым кусочком Ли ей становилось лучше.

Шли дни. Во всяком случае ей казалось, что дни. Ее мучила страшная жажда. А потом началась дрожь, которую невозможно было унять. Кишечник и мочевой пузырь перестали работать. Она чувствовала их внутри, они были как камни. Она считала, что ее намеренно пытают. Ее физиологические потребности намеренно не удовлетворялись.

Она думала об Элиоте. О том, знает ли он, что она здесь. Она решила, что нет, потому что если бы он знал, то обязательно пришел бы. Ну, была у нее такая уверенность. Да, конечно, она оставила его лежать лицом вниз на дороге у Брокен-Хилл, и было бы абсолютно разумно, если бы Элиот возненавидел бы ее всеми фибрами своей души. Но ей почему-то казалось, что те отношения, что установились между ними, допускали ошибки, причем крупные. И что когда эта дверь откроется в следующий раз, на пороге будет стоять не Йитс, а Элиот, и его взгляд будет полон упрека, но в нем также будет прощение и надежда.

Она подумывала о том, чтобы снять белье: оно было заляпано кровью Ли, и от этого она чувствовала себя грязной. Это могло бы подействовать на Йитса устрашающе. «Ничего, кроме Эмили, старина». Но она не стала этого делать. Она не была до такой степени агрессивна. Она заставляла себя периодически слезать с банкетки и прыгать на месте или хотя бы делать приседания. Она не просто лежала без дела. Свет никогда не выключался. Она не могла определить, сколько времени прошло. У нее в голове кружились и кружились разные мысли. Иногда она ловила себя на том, что поет.

* * *

Элиот свернул на подъездную дорожку и медленно подъехал к школе. Час был поздний, в большинстве комнат свет не горел. А вот у Бронте окно светилось. Он несколько мгновений сидел неподвижно, затем вылез из машины и вошел в здание.

Коридоры были пусты. Он давно не был здесь, и школа казалась чужой, хотя ничего не изменилось. Он прошел в Восточное крыло, встретил мальчика с белой ленточкой на запястье и с темными кругами под глазами, что-то бормотавшего на латыни. Мальчик увидел Элиота и замолчал, на его лице появилось страдальческое выражение. Элиот не остановился.