Были встречи и с известным биографом Сада, егоиздателемЖан-Жаком Повером. Онno-прежнему руководит издательством, котороевыпускает произведения маркиза. Сейчас выходит более полное собрание сочинений,в которое войдут ранее неизвестные произведения, находившиеся в собственностисемьи писателя. Тот же Повер издал собственную биографию Сада, составившую три объемистыхтома. Вообще, у меня создалось впечатление, что в 1990 году, когда отменилосьдвухсотпятидесятилетие со дня рождения Сада, в общественном сознании отношениик нему произошел перелом. Маркиза легализовали. 250 лет потребовалось для тогочтобы наступило официальное признание Сада во Франции. Он был издан вБиблиотеке «Плеяды» – самом престижном издании французской классики; книги этойсерии выходят на папиросной бумаге, каждый том обычно содержит до двух тысячстраниц. Творчество Сада, наконец, было объявлено национальным достояниемФранции.

– Это юбилейное признание или общественное сознаниедействительно «снизошло» до Сада?

– По некоторым пунктам Сад не принимается до сих пор.Тем не менее, существуют какие-то тексты писателя, которые достаточно освоены,их удобно интерпретировать, изучать. Существуют очень интересные семиотическиеинтерпретации Сада. Классической считается интерпретация Ролана Барта,сблизившего его письмо с Фурье и Лойолой. От архаического восприятия Сада какпровозвестника психиатрии, предтечи Ломброзо, мы постепенно, с трудом,переходим к восприятию его как литератора. Аналогия с психиатрией, конечно,натянута: Сад меньше всего хотел определить сексуальные извращения как болезнь,он не считал их даже извращениями. Он оценивал пороки абсолютно позитивно. Аизвращением стала сама социальная норма. В этом смысле он противоположенпсихиатрии.

– А не лукавство ли это со стороны маркиза? Ведь Сад весьзамешан на парадоксах. Он считает нормой то, что другие называют отклонением отнормы и, может быть, таким образом пытается насадить новую, свою норму…

– Вопрос об искренности всегда сложен. В любом текстесуществует множество смысловых, уровней, каждый из которых отличается той илииной степенью искренности. Беда в том, что между ними нет общего знаменателя.Де Сад считался с требованиями своего времени. Если взять предисловие к«Жюстине», читаем: «Я пишу это для того, чтобы оправдать добродетель». Читательже понимает, что это насмешка, что у «благих намерений» маркиза есть обратнаясторона. Кроме того, характерной особенностью Сада является то, что он непризнавал своего авторства. Он отказался от «Жюстины» и «Жюльетты». А «120 днейСодома» вообще считались утраченными. Поскольку Сад начал писать в тюрьме, аему довелось сидеть « Венсеннском замке, Бастилии и в Шарантоне, его рукописипосле его перевода в Шарантон остались в Бастилии. Когда Бастилия пала,рукопись куда-то исчезла. Лет через сто она была перекуплена богатым немцем иопубликована в Германии. Сад всю жизнь считал, что его шедевр – «120 днейСодома» – утрачен навсегда и, по его собственному выражению, «плакал кровавымислезами». Мне кажется, если бы он согласился подписать обязательство, что будетвести себя более умеренно…

—…Тогда бы это был уже не Сад…

– Его бы раньше выпустили из тюрьмы. Но вы правы, онбыл человеком чрезмерным во всем. Например, в тюрьме он стал слишком многоесть. Видимо, не имея возможности вести прежнюю жизнь либертена,философа-распутника, решил отдаться гастрономии. Когда же он, в конце концов,вышел из тюрьмы – по декрету Французской революции – он в шутку именовал себя«самым толстым человеком в Париже»…

– А что, по-вашему, главное у Сада как литератора? Чтонового он внес в собственно литературу?

– Главное, конечно, это язык Сада. Именно он, письменныйи всеобщий, служит в его романах оружием взаимопонимания разных полов ивозрастов. Я бы назвал его прозрачным, в каком-то смысле это – язык-автомат,приносящий, кстати сказать, в жертву, множество традиционно эротическихценностей, например, голос, его индивидуальный тембр. На этом строилась карьерастольких актеров! А у Сада слух превращался в чисто информационный канал.Редуцируются у него обоняние, осязание и другие неконтролируемые свойствалюбого театрального языка, делающие его непоследовательным и притягательнымодновременно. Именно из-за «неаффективности» языка Сада, действия и реплики егогероев выстраиваются в два идеально параллельных ряда, не пересекающихся посути ни в одной точке.

Зато глаз у Сада переразвит до пределов возможного, чтобы несказать большего. Его литературный мир является идеально видимым,просматриваемым, освещенным. Отчасти, поэтому, он и невыносим: страдания его«гутаперчевых» персонажей ничем не ограничены, но то же самое можно сказать обих способности к наслаждению, безгранична и она.

– Получается, что это и театр, и не театр одновременно,театр литературы противостоит тому, что принято понимать под театром?

– Совершенно верно. Сад всю жизнь буквально бредилтеатром, был отличным актером, режиссером, «продюссером». Но сфератеатрализации у него существенно шире театра. Театрализация превращает театр впредварительное действие: это, прежде всего, снятие театральных декораций,замена представления (и в философском, и режиссерском смысле) телесностью.

Театр тел слишком зрим, слишком визуален, чтобы его можнобыло просто созерцать, воспринимать как зрелище. Театр романов Сада – своеобразныйсверхтеатр, где стирается линия между сценой и принципом реальности это – театр,но без разделения на публику и актеров, сцену и зал, театр, не удерживаемый всемиотических границах. Актерами этого нового театра и должны стать читателиСада, а это – ох, как непросто!.

—Вы как специалист удовлетворены изданиями Сада в России?

– Издание Сада само по себе, независимо от его качества– смелый шаг. Что касается уровня изданий на русском языке, то сразу бросаетсяв глаза то, что они не снабжены критическим комментарием, переводы часто неочень точны. Нередко имя Сада используется только для того, чтобы повыситьтираж книги, как это получилось с изданием РИА «ИСТ-ВЕСТ» и «Московскогорабочего», на обложке которого красуется «Сад. Философия в будуаре», а в самойкниге дана весьма пресная выжимка «Философии…» и роман «Тереза-философ», неявляющийся текстом Сада…

– Да, это издание немало подпортило открытию книг Сада вРоссии. Но читательское невнимание стало достойной «наградой» такого родаизданиям. Остается надеяться, что в будущем мы будем иметь дело с изданиямиписателя на русском языке, достойными оригинала. Спасибо за беседу.

Александр ЩУПЛОВ