начала звереть. Стражи посоветовали мне отойти в комендатуру, чтобы еще больше не накалять страсти. Внутри помещение комендатуры было полностью разгромлено. Все стекла выбиты, телефоны и аппараты внешней и внутренней сигнализации разбиты в мелкие кусочки. Мебель переломана.

Вдруг ко мне подошел страж и сказал, что в посольстве пожар и нужно срочно вызвать пожарную команду. Я посмотрел на здание и увидел, что дым валил из окна референтуры. Было ясно, что там уничтожали секретные документы. Не моргнув глазом, я объяснил стражу, что дым идет из помещения посольской кухни и сейчас там начали варить обед. Страж поверил.

Команда на уничтожение референтуры была дана через несколько минут после начала нападения на посольство. После случая с американцами было довольно трудно решить, что это — провокация или настоящий захват посольства. Поэтому посол и резиденты КГБ и ГРУ предпочли не рисковать и дали приказ на уничтожение секретной документации и аппаратуры. По правилам безопасности все в референтуре должно быть уничтожено за тридцать минут. Путей уничтожения секретов два. Все секретные документы сжигаются в печках с кислородным поддувом. В нашей референтуре их было только две. Вся секретная аппаратура и шифровальные машины разбиваются в мелкие куски с помощью обычной кувалды. На практике все это оказалось не так-то просто. В референтуре скопилось столько секретной документации, что только на сожжение ушло часа два, к тому же вскоре после начала сожжения одна из печей дала трещину по всему корпусу и ее пришлось заглушить. Референтура заполнилась дымом. Шифровальщикам пришлось работать в противогазах. Что же касалось повреждения аппаратуры, то до этого руки дошли только тогда, когда все уже почти успокоилось, и продолжалась эта операция не два, не три часа, а почти целую неделю после нападения. Это выявило, насколько несовершенна была наша система уничтожения секретов. Никаких компьютеров у нас и в помине не было. Все хранилось на бумаге. Не было у нас и дезинтеграторов для уничтожения всей этой кучи бумаги. Все по старинке, огнем да кувалдой.

Кроме документов, были, как утверждалось, уничтожены и деньги резидентуры КГБ. За день до нападения для офицеров резидентуры была подготовлена зарплата, разложена по конвертам и в коробке передана на хранение в референтуру. По словам наших шифровальщиков, они, зная, что в коробке находятся деньги, бросили ее в огонь. В другом случае один из офицеров ГРУ хранил все свои сбережения в своей рабочей папке. В момент уничтожения все содержимое папки полетело в печь, включая и его деньги.

Но одно дело — разбить все, и совсем другое — избавиться от искореженных аппаратов. По правилам безопасности все, что было разбито, должно быть аккуратно классифицировано и затем направлено в Москву дипломатической почтой. Таким образом вскоре объем дипломатической почты из Тегерана в Москву возрос неимоверно. Каждая диппочта теперь весила в среднем килограммов по 700, тогда как обычная — около 120. В огромных ящиках мы отправляли изуродованные телетайпы, шифровальные машины, радиостанции и всякую мелкую аппаратуру, предназначенную для оперативного использования КГБ. Иранцы, естественно, понятия не имели о том, что референтура в советском посольстве была уничтожена. Увидев огромные вализы с диппочтой, они наверняка подумали, что КГБ у них что-то украл. Уж как им хотелось заглянуть в эти ящики! Стражи революции в аэропорту постоянно пытались создать для нас трудности в отправке диппочты. Ясно, они хотели найти возможность заглянуть внутрь. Но, не имея такой возможности, они использовали любой момент, чтобы как-то ухитриться и пощупать, потрогать вализы. Можно представить себе их разочарование, если бы они узнали, что дипломатической почтой мы переправляем в Москву металлолом.

Не было иранской службе безопасности и стражам революции от нас покоя, так как сразу же после завершения отправки нашего металлолома мы начали получать огромные ящики с новой аппаратурой. Сотни килограммов дипломатической почты из Москвы каждые две недели. Ящики были продолговатыми и напоминали ящики с оружием. Уж не знаю, что бедные иранцы думали. Наверное, что советское посольство готовило переворот в Иране. Лично для нас, дипломатов, вовлеченных в отправку диппочты, проблема была чисто физическая. Все эти ящики приходилось таскать на своих плечах. Механизации у нас не было никакой, а носильщикам в аэропорту мы не доверяли из соображений безопасности.

Вскоре после нападения мы взглянули новыми глазами на содержимое самой резидентуры КГБ и пришли к выводу, что много из того, что там было, нам совершенно не нужно. Так, например, огромная карта Тегерана на стене общей комнаты резидентуры явно указывала на свою шпионскую принадлежность. В комнате обычного дипломата если и есть карта города, то только обычная. Очистить свои рабочие столы от всех ненужных бумаг. Трудно себе представить, сколько хлама было обнаружено. После того как все кабинеты резидентуры были очищены от хлама, начальник линии контрразведки лично проверил столы офицеров. И вот в столе офицера нашей информационной службы было обнаружено что-то невероятное.

Офицером информационной службы была полковник Александра Кузина. Ей было уже за пятьдесят. Всю свою жизнь она проработала в информационной службе КГБ и «сидела» на Иране. Несмотря на то что она была разведена, она продолжала приезжать в командировки в Иран. Она была в своем роде монументом резидентуры. Ее крашеные черные волосы и мясистое лицо не давали определить ее национальность. Для меня она всегда ассоциировалась с персонажем из известного фильма о Джеймсе Бонде «Из России с любовью» Розой Клеб. Что-то в них обеих было общего. В резидентуре офицеры называли ее уменьшительно «тетя Шура». Так в учреждениях обычно называют уборщиц. И вот при окончательной проверке письменных столов офицеров резидентуры начальник линии «КР» Денисов обнаружил в столе тети Шуры ни много ни мало, а более 400 различного рода информационных телеграмм или отдельных их частей. Эти телеграммы были тщательно припрятаны в ее столе, и только настойчивость Денисова довела его до этой находки.

Даты на этих телеграммах уходили на несколько лет назад. С юридической точки зрения это было явное нарушение правил безопасности и прямое должностное преступление. Любая телеграмма должна уничтожаться после отправки ее в Москву. Поначалу тетя Шура пыталась отшутиться. При старых резидентах, может быть, это и сошло бы ей с рук, но не при Шебаршине. Тетя Шура была одним из злейших ненавистников Шебаршина и постоянно сплетничала за его спиной. Особо она ничего не боялась, у нее в Центре были какие-то связи. И вот теперь она явно попалась и выкручиваться было бесполезно. При разбирательстве выяснилось следующее. В последние годы тетя Шура начала терять память, и, чтобы это как-то компенсировать, она собирала различные