— И что ты сделала? — вкрадчиво поинтересовался Шай.

— Я стала искать другой карандаш. В том комоде.

Долгая тишина — только истерически кричала что-то женщина в телевизоре внизу; звук проникал сквозь толстые стены, плотные ковры и бился под высокими потолками.

— Ты что-то нашла… — сказал Шай.

— Простите меня, — еле слышно ответила Холли.

Я чуть не влетел в комнату сквозь дверь, но удержали меня два обстоятельства. Во-первых, Холли девять лет. Она верит в фей и не совсем уверена насчет Санты; несколько месяцев назад она рассказала, что, когда была маленькой, к ней прилетала лошадка с крыльями и увозила из окна спальни кататься. Если показания Холли когда-нибудь понадобятся в качестве грозного оружия — если однажды я захочу, чтобы ей поверил еще кто-нибудь, — мне надо подкрепить их словами самого Шая.

Во-вторых, сейчас не было смысла вламываться и палить из всех стволов, спасая мою малышку от жуткого злодея. Я уставился на щель света вокруг двери и слушал — как будто находился за миллион миль отсюда или опоздал на миллион лет. Я прекрасно представлял, что сказала бы по этому поводу Оливия, что сказал бы любой разумный человек; но я спокойно стоял, предоставив Холли делать за меня грязную работу. Я совершил много нечестного в своей жизни, и воспоминания не тревожат мой сон, но тут было что-то особое. Если ад существует, именно за эти минуты в темном коридоре я попаду туда.

— Ты кому-нибудь говорила? — нетерпеливо выдохнул Шай.

— Нет. Я сначала даже не знала, что это, и только пару дней назад поняла.

— Холли, милая, послушай… Ты умеешь хранить секреты?

— Я это давным-давно видела… — гордо ответила Холли. — Я много месяцев никому ничего не говорила.

— Это верно, не говорила. Молодец!

— Ну вот…

— А ты можешь и дальше держать это в секрете?

За дверью воцарилось молчание.

— Холли, как ты думаешь, что случится, если ты скажешь кому-нибудь?

— У вас будут неприятности.

— Возможно. Я не сделал ничего плохого, но мне никто не поверит. Меня могут посадить в тюрьму. Ты хочешь этого?

— Нет, — прошептала Холли.

— Я так и думал. Даже если меня не посадят, что, по-твоему, скажет твой папа?

— Он рассердится? — растерянно вздохнула дочурка.

— Разозлится, да еще как! И на тебя, и на меня — за то, что не сказали раньше. Он больше никогда тебя сюда не пустит, запретит тебе видеться с нами: и с бабушкой, и со мной, и с Донной. Будет следить, чтобы твоя мама и тетя Джеки его больше не обманывали. А еще…

— Бабушка расстроится, — еле слышно сказала Холли.

— И бабушка, и твои тети, и твои кузины, все распереживаются, расстроятся, не будут знать, что думать. А некоторые тебе не поверят, и начнется священная война. — Шай помолчал и спросил: — Холли, деточка, ты же этого не хочешь?

— Нет…

— Конечно, нет. Ты хочешь приезжать сюда каждое воскресенье и замечательно проводить вечер с остальными, правда? Ты хочешь, чтобы бабушка приготовила бисквитный торт на твой день рождения, такой же, как делала для Луизы, и чтобы Даррен учил тебя играть на гитаре, когда у тебя пальцы подрастут… — Слова вились вокруг Холли, мягкие и соблазнительные, обволакивали и укутывали. — Ты хочешь, чтобы мы все вместе гуляли, готовили ужин, смеялись…

— Да. Как настоящая семья.

— Правильно. А в настоящих семьях заботятся друг о друге. Семья для этого и нужна.

Холли, как настоящая Мэки, не затруднилась с ответом и еле слышно, но с новой ноткой уверенности, пришедшей изнутри, заявила:

— Я никому не скажу.

— Даже папе?

— Да. Даже ему.

— Умница! — Шай говорил так мягко и спокойно, что тьма перед моими глазами начала наливаться красным. — Молодец, ты моя самая лучшая племянница!

— Ага.

— Это будет наш особый секрет. Обещаешь?

Я подумал о разнообразных способах убить человека, не оставляя следов, и, прежде чем Холли успела дать обещание, набрал в грудь воздуха и толкнул дверь.

В чистенькой, скудно обставленной квартире Шая царила казарменная аккуратность: старые половицы, выцветшие зеленые занавески, несколько невыразительных предметов мебели, на белых стенах — ничего. От Джеки я знал, что Шай живет тут шестнадцать лет, с тех пор как старый безумный мистер Филд умер и квартира освободилась, но жилье все еще выглядело временным. Шай мог собраться и сняться с места за пару часов, совершенно бесследно.

Шай и Холли сидели за небольшим деревянным столом, заваленным книгами: настоящая жанровая сценка со старой картины неизвестно какого столетия — отец и дочь в мансарде, увлеченные загадочной историей. В тусклой комнате под светом торшера они выглядели как самоцветы: рубиново-красная кофточка и золотистые пряди Холли, иссиня-черный глянец волос Шая и густо-зеленый свитер. Шай поставил под стол скамеечку, чтобы ноги Холли не болтались. Похоже, скамеечка была самым новым предметом в комнате.

Эта милая картинка исчезла через мгновение: оба взвились, как пара виноватых подростков, застигнутых за раскуриванием косячка. Две пары голубых глаз вспыхнули одинаковой тревогой.

— Мы математику делаем! Дядя Шай мне помогает, — смущенно объяснила Холли, краснея и становясь обычной девочкой.

Это меня несколько успокоило: я уже начал подозревать, что она превращается в невозмутимую супершпионку.

— Ага, ты говорила, — сказал я. — И как дела?

— Нормально. — Холли мельком глянула на Шая, но брат уставился на меня без всякого выражения.

— Замечательно.

Я обошел стол и небрежно взглянул через их плечи.

— Да, похоже, все правильно. Ты сказала дяде спасибо?

— Ага. Много раз.

Я взглянул на Шая, вопросительно подняв бровь.

— Сказала-сказала, — подтвердил он.

— Приятно слышать, — заметил я. — Мне нравятся хорошие манеры.

Холли с угрюмым видом поднялась со стула.

— Папа…

— Холли, милая, ступай вниз, — сказал я. — Доделаешь математику у бабушки. Если она спросит, где дядя Шай и я, скажи, мы скоро спустимся. Хорошо?

— Хорошо. — Холли медленно собрала вещи в портфель. — Больше ничего не говорить?

— Больше ничего, милая, — кивнул я. — Мы с тобой потом поговорим. А сейчас иди скорей.

Холли еще раз оглядела стол между нами, пытаясь постичь больше, чем под силу любому взрослому. На ее лице читалась такая путаница раздрызганных чувств, что за одно это мне захотелось прострелить Шаю колено. Холли на секунду прижалась к моему боку плечом; мне хотелось обнять ее, чтобы кости затрещали, но вместо этого я легонько потрепал ее мягкие волосы и подтолкнул к двери. Легкая, как феечка, моя дочь сбежала вниз по толстому ковру. Из родительской квартиры донесся приветствующий хор голосов.