* * *

Пациенты Марка пригласили нас на очень интересную свадьбу богатых купцов старого ишува[484]. Они уже много поколений в Палестине. Жених был сыном раввина из Иерусалима.

На свадьбе было не меньше 1000 человек. Пировали семь дней и было семь обедов, שבע סעודות, для бедных устроили особый обед — орме молцейт[485], но не в собственном помещении, а в какой-то столовой.

Женщины на такой свадьбе занимают второстепенное место: несколько дней они работают, варят, пекут, заготовляют, а на самой свадьбе, усталые и застенчивые, они сидят и смотрят, как мужчины веселятся. Девушкам разрешается танцевать, но не замужним женщинам. Невесте сняли перед венцом волосы и надели парик. Отец невесты, статный красивый мужчина, радовался тому, что взял для своей дочери «талмид хахама»[486] (ученого). «Из талмид хахама можно сделать купца, но наоборот трудно», — говорил он, выпив порядочный «лехаим»[487].

Молодых взяли на два года на «кест» (иждивение), чтобы жених мог продолжать свое учение и не должен был бы заботиться о заработках[488]. Все гости были в пестрых и черных халатах и штраймлах — меховых шапках, а когда, разгорячившись едой и танцами, уставали — снимали штраймл и оставались в ермолках из черного шелка. Одна из сестер невесты мне рассказала, что, когда они едут за границу за товаром, они переодеваются в европейское платье, женщин берут с собой и покупают им новые парики, бубиконф, накупают себе платья и туалеты в Вене и Берлине, и все женщины в делах совершенно равноправны с мужьями: работают наравне, ездят за покупками и даже имеют свое конто[489], «книшлах», иногда дома на свое имя.

Бадхан[490] здесь произносил свои юмористические речи на иврите с ашкеназийским произношением. Старая бабушка танцевала «брогез-танц» с платочком (женщина не должна держать мужчину за руку, даже если это ее собственный муж, она держит за один конец платка, а кавалер держит другой конец платка)[491]. Все подпевали и хлопали в ладоши и подбадривали стариков. Музыканты-клейзмеры играли все еврейские танцы и наряду с ними модные танцы, в которых принимала участие вся молодежь.

Под конец пели «Гатикву». Во время обеда, между переменой блюд, танцевали рондо по всему дому, главным образом на крыше, а когда убрали со стола посуду — даже и на столах и стульях. Моя мама была в восторге. Она никогда не видела такой настоящей еврейской свадьбы. Я видела еврейские свадьбы в Вильне.

* * *

Осенью 28-го года я снова поехала в Вильну, чтобы окончательно ликвидировать «голус». Я боялась, что если этого не сделаю, «голус» ликвидирует меня. По дороге в Вильну я остановилась в Вене у Нины. Мы были на оперетте Гольдфадена «Колдунья» в [советской] постановке Грановского[492]. Мне не понравились бесконечные лестницы, кубистические и футуристические раскраски и бесконечные «конструкции». Сама оперетка имеет в себе восточные краски, и они достаточно ярки, чтобы не надо было их усиливать и подчеркивать.

Еще мы видели артиста Чехова в пьесе «Ди артистен»[493], где было русское море разливанное вина, слез, поцелуев и игра великолепная. Видели оперетку «Царевич» с Вольманом и оперу «Корехидор» с Шальком как дирижером[494].