К главным силам армии прискакал разведчик из авангарда. Подождав, пока Крисп его заметит, он доложил:

— Да возрадуется ваше величество, мы задержали фанасиота, ехавшего к нам со щитом перемирия. Он сказал, что у него для вас послание от Ливания.

На Криспа обрушилось слишком много событий сразу. Он ощутил себя жонглером из таверны, успевшим поймать одну подброшенную тарелку, в то время как остальные разбились о его голову, потому что руки оказались заняты.

— Приведи ко мне этого фанасиота, — мрачно приказал он. — Скажи ему, что я уважу его символ перемирия, хотя вряд ли они стали бы уважать наш. И передай ему мои слова в точности.

Разведчик отдал честь и ускакал. Через несколько минут он вернулся с одним из солдат Ливания. В левой руке фанасиот держал выкрашенный белой краской круглый щит. Увидев озабоченное лицо Криспа, он улыбнулся и сказал:

— Полагаю, до тебя уже дошли новости. Я прав, друг?

— Я тебе не друг, — огрызнулся Крисп. — Где послание твоего хозяина?

Фанасиот протянул ему точно такую же трубку, какой пользовались его гонцы.

Отличалась лишь печать: языки пламени, оттиснутые на красном воске. Крисп сломал ее и раздраженно швырнул кусочки воска на землю. Пергамент внутри футляра был запечатан такой же печатью. Крисп сорвал ее, развернул пергамент и прочел послание:

«От Ливания, идущего по светлому пути, ложному Автократору и слуге Скотоса Криспу привет. Знай, что я пишу это на развалинах Гарсавры, ибо этот город был очищен от греховного материализма воинами, верными владыке благому и премудрому. Знай также, что все города западных провинций ждет подобное наказание, которое солдаты Фоса смогут привести в исполнение в любое удобное для них время.

И знай также, так называемый правитель, чье место во льду, что твой продажный и раздувшийся от золота режим отныне и навсегда изгнан из западных земель.

И если ты сохранил еще хоть частичку своей незаконной и тиранической власти, отступи немедленно за Бычий Брод, оставив эти земли тем, кто станет владеть ими в торжестве, мире и набожности. Покайся в своем богатстве и прочих грехах, пока тебя не настигло окончательное осуждение Фоса. Отбрось свою жадность и уступи светлому пути. Остаюсь твой в Фосе. Прощай».

Крисп медленно и с наслаждением смял пергамент, Затем повернулся к фанасиоту-посыльному и сказал:

— Мой ответ будет коротким: нет. Запомни его и скажи спасибо, что тебе сохранили жизнь.

— Я не боюсь смерти — она освобождает нас от Скотоса, — вспыхнул посыльный. — А ты навлекаешь гибель на самого себя.

Он натянул поводья, вонзил пятки в бока лошади и поскакал прочь, распевая гимн.

— Чего хотел от вас этот сын шлюхи? — спросил Саркис. Когда Крисп пересказал ему суть послания, мясистое лицо генерала побагровело:

— Клянусь благим богом, неужели этот хвастливый идиот настолько туп, что издевается над более сильным противником, тем более сейчас, когда нам до Эчмиадзина ближе, чем ему.

— Быть может, мы и ближе, — холодно заметил Крисп. — Но ты сам все время повторял, что Ливаний не дурак. И, уничтожив Гарсавру, он наверняка отошел от города. А я не хочу преследовать его до самого Эчмиадзина; я хочу заставить его принять сражение за пределами его стен.

— И как вы предлагаете это сделать? — спросил Саркис. — Проклятые фанасиоты перемещаются быстрее нас; они даже не обременены награбленным, потому что сжигают добро, а не таскают его за собой.

— Знаю. — Нахмуренный взгляд Криспа был черен, как зимняя полночь. — Однако полагаю, что ты был прав: мы обязаны попытаться. Ливаний не может всегда оказываться умнее нас — по крайней мере, я на это надеюсь. И если мы пустим армию по обдуманному маршруту, то, возможно, сойдемся с ним лицом к лицу на плато. Во всяком случае, есть смысл попытаться.

— Да, — энергично кивнул Саркис. — Наши кавалеристы в Тавасе сумеют продержаться против любых сил, которые есть в тех местах у фанасиотов… а теперь мы знаем и то, где рыщут их основные силы.

— Да, знаем. Только знание это досталось нам слишком дорогой ценой.

Крисп наклонился и сплюнул на землю, словно совершая ритуальное отвергание Скотоса, и начал отдавать приказы, меняющие маршрут армии от побережья к центральному плато. Но изменение маршрута было самой легкой частью задачи.

Гораздо сложнее окажется обеспечение армии едой и фуражом на новом, незапланированном пути.

Суматоха перемен закрутила его настолько, что он забыл послать Эврипу ответ.

* * *

Фостий направил рыбацкую лодку к маленькому причалу, откуда отец обычно отплывал на рыбалку. Он выбросил на доски причальный конец, вылез на причал и привязал лодку.

Он помогал выбраться из лодки Оливрии, когда дворцовый слуга открыл калитку в стене, отгораживающей дворец от моря, и возмущенно воскликнул:

— Ты за кого себя принимаешь, парень? Этот причал не для кого угодно, а для самого Автократора, благослови его Фос, так что отведи свою вонючую лодчонку в другое место.

— Ничего страшного, Соран, — ответил Фостий. — Думаю, отец возражать не станет.

Ему даже в голову не приходило, что Соран может его не узнать — грязного, лохматого, в дешевой и драной длинной тунике, да еще загорелого. Кстати говоря, он и под туникой загорел кое в каких интимных местах, потому что занимался с Оливрией любовью прямо под яркими лучами дневного солнца. Она тоже загорела, а местами и обгорела, так что по пути в столицу они делили пополам и страдания, и рыбу.

— Ах, твой отец возражать не станет, вот как? — возмутился слуга, уперев руки в бока. — А не соизволишь ли назвать его имя? Ты свое-то имя не забыл?

У Фостия появились аналогичные сомнения, но он не стал их высказывать.

— Меня зовут Фостий, а мой отец — Крисп, Автократор видессиан. А я, как ты поймешь, если внимательнее присмотришься, сбежал от фанасиотов.

Соран, у которого уже имелся наготове новый резкий ответ, сделал паузу и пристально вгляделся в лицо Фостия. Слуга был слишком смугл, чтобы побледнеть, но челюсть его отвисла, глаза расширились, а правая рука словно сама по себе очертила на груди солнечный круг. Он простерся ниц, бормоча:

— Ваше младшее величество, вы сами… то есть это вы и есть! Прошу, умоляю — тысяча извинений! Хвала Фосу, что он подарил вам безопасное возвращение домой и вновь благословил свободой.

Оливрия, стоящая рядом с Фостием, хихикнула. Фостий укоризненно покачал головой и сказал слуге:

— Вставай, вставай. Я прощаю тебя. А теперь скажи мне немедленно, что происходит, почему я видел в небе так много дыма, когда переплывал Бычий Брод?

— Еретики снова взбунтовались, ваше величество, и пытаются сжечь весь город, — ответил Соран, поднявшись.

— Именно этого я и опасался. Тогда отведи меня немедленно к отцу.