Когда Нанетта отворила дверь, Коломбан был почти так же бледен, как Кармелита.

Он собирался спросить Камилла, но голос ему изменил.

— Вы господин Коломбан, не так ли? — пришла ему на помощь Нанетта.

— Да, — прошептал Коломбан.

— Сюда прошу, сударь.

Нанетта пошла вперед, бретонец — за ней. Она привела его прямо в садовый павильон.

Кармелита слышала, как отворилась и снова захлопнулась входная дверь. Она встала, отодвинула засов, открыла дверь и на цыпочках подкралась к окну в коридоре, выходившему в сад.

Теперь Коломбан шел впереди Нанетты. Он спешил повидаться с Камиллом и потребовать у него объяснений.

Он распахнул дверь павильона.

Там никого не было!

Он обернулся к Нанетте.

— Куда вы меня привели? — спросил он.

— К вам на квартиру, сударь, — отвечала садовница.

— Ко мне на квартиру?

— Да! Вы ведь друг господина Камилла, которого он ожидает из Бретани, не так ли?

— Камилл меня ждет?..

— Уже два месяца.

— Где он сам?

— В Париже.

— Но он сегодня вернется?

— Возможно.

— Часто он бывает в Париже?

— Почти каждый день.

— Вот как?.. — прошептал Коломбан. — Он поселился здесь, а она живет в Париже. Должно быть, Камилл боится ее скомпрометировать, если будет жить не только в одном с ней доме, но даже просто в одном и том же городе. Дорогой Камилл! Я его недооценивал!.. Как я заблуждался!..

Обернувшись к Нанетте, он продолжал в полный голос:

— Я подожду Камилла здесь. Как только он вернется, доложите о моем приезде.

Нанетта кивнула и вышла.

Оставшись один, Коломбан огляделся и провел рукой по глазам: ему почудилось, что это игра воображения.

Он находился в своей комнате на улице Сен-Жак; только неведомый чародей перенес ее в этот сад. Та же мебель, те же обои — все здесь было по-прежнему, даже кодекс словно по волшебству оказался на своем обычном месте — на ночном столике рядом с подсвечником — и был раскрыт на той же странице, на какой Коломбан вложил зеленую закладку тремя месяцами раньше, даже ящички с розами висели, как раньше, за его окном!

Этой комнатой Камилл как бы вымаливал у Коломбана прощение.

Однако Коломбан увидел в этом лишь заботу нежного и деликатного друга.

Но эта комната была полна для него мрачных воспоминаний.

Ничто так не рвет сердце и не заставляет оплакивать прошлое, как предметы, что были свидетелями нашего счастья.

Надеясь приготовить для друга приятный сюрприз, Камилл по существу стал палачом, побуждая Коломбана жить в комнате, вызывавшей у бретонца мрачные мысли.

Как в ту ночь, когда Камилл впервые задержался в Париже, Кармелита прошептала: «Я задыхаюсь!», Коломбан повторил почти те же слова: «Мне душно!» — и выбежал в сад.

Кармелита не отходила от окна: она видела, как он вышел или, вернее, выскочил из павильона.

Она прижала руку к груди и откинула голову назад — бедняжка едва не упала без чувств!

Открыв глаза, она посмотрела в сад и увидела, что Коломбан сидит на скамейке, спрятав лицо в ладонях, точь-в-точь в таком же положении, в каком она сама просидела пять часов в ожидании Камилла.

Коломбану пришлось ждать столько же. Наконец послышался шум остановившейся у ворот кареты. Затем громко зазвонил колокольчик, как бы почувствовав хозяйскую руку.

На сей раз Нанетта была начеку и побежала отворять.

Очевидно, она доложила Камиллу о приезде Коломбана: креол не стал подниматься на второй этаж, а двинулся по коридору и вышел в сад.

Он поискал Коломбана глазами, увидел его на скамейке и пошел прямо к нему. Тот сидел, по-прежнему спрятав лицо в ладонях, и не видел Камилла.

Однако он услышал шаги, поднял голову и заметил Камилла, когда тот уже стоял перед ним.

Он вскрикнул и бросился ему на шею.

Кармелита наблюдала за ними из-за занавески.

Ничто не отравляло Коломбану радость от встречи с Камиллом: он решил, что Камилл живет в Ба-Мёдоне, а Кармелита — в Париже.

Молодые люди взяли друг друга под руку и пошли к дому.

Когда Кармелита увидела, что они приближаются, она, дрожа всем телом, поспешила укрыться в своей комнате и снова задвинула засов.

Камилл показал другу весь дом, за исключением комнаты Кармелиты.

Бретонца ничуть не удивило утонченное убранство дома: он знал вкус изнеженного Камилла.

Когда Коломбан осмотрел весь дом, креол подвел его к таинственной двери, мимо которой они уже несколько раз проходили, но она так и оставалась закрытой.

Камилл остановил Коломбана.

— Сними шляпу! — приказал он.

— Зачем? — удивился бретонец.

— Ты у святилища!

— Что ты имеешь в виду?

— Послушай, — начал Камилл своим обычным полунасмешливым, полусерьезным тоном, — у меня довольно расплывчатые или, если угодно, вполне сложившиеся взгляды на религию. Каждый поклоняется богу, которого выбирает по своему вкусу; мне ничто не мешает поступать точно так же.

— На что ты намекаешь и что это за комната? — спросил Коломбан. — Договаривай!

— Это храм великой богини красоты, доброты, величия! Она была бы похожа на бога Пана, если бы ему удалось соединить в себе женское и мужское начало, унаследовав от женщин слабость и красоту, от мужчин — силу и отвагу. В этой комнате, Коломбан, находится женщина, которую я обожаю больше всего на свете, я считаю ее богоподобной! Склони же голову и, как я тебе велел, сними шляпу, входя в эту комнату: никогда простому смертному не доводилось созерцать лик более высокочтимого божества!

Кармелита слышала из своей комнаты все, что сказал Камилл. Она встала, бледная, но решительная, какой ей случалось бывать в трудные минуты, шагнула к двери и сама ее распахнула в тот момент, когда Камилл хотел уже взяться за ручку. При виде девушки Коломбан едва не лишился чувств.

— Входите, друг мой! — пригласила его Кармелита.

— Что это с тобой? — пытаясь скрыть смущение под маской веселости, спросил Камилл. — Ты что же, не узнаешь Кармелиту? В таком случае, я вас сейчас представлю друг другу… Мадемуазель Кармелита Жерве — господин виконт де Пангоэль… Господин виконт де Пангоэль — мадемуазель Кармелита Жерве.