Молодые люди смотрели друг на друга: Коломбан не скрывал изумления, Кармелита от стыда не смела пошевелиться.

— Да поцелуйтесь же! — вскричал Камилл. — Какого черта вы стоите? Что вас смущает? Может, мне пойти прогуляться в мёдонском лесу?

Такое предложение, дружеское по существу, но оскорбительное по форме, произвело на Кармелиту и Коломбана разное действие: девушка покраснела до корней волос, бретонец смертельно побледнел.

Оба отступили назад.

Кармелита себя чувствовала так, как на ее месте чувствовала бы себя любая женщина, над которой совершено насилие и чистота которой осквернена. Ее губы едва заметно морщились в презрительной усмешке.

Коломбан сознавал, что его предали, что попраны святые клятвы дружбы. Вот почему его лицо исказила боль.

Минута замешательства для обоих была мучительна.

Кармелита положила ей конец, с дружеским чистосердечием протянув бретонцу руку.

Коломбан вспомнил, как впервые увидел эту руку, исхудавшую и бледную, выбившуюся из-под одеяла, когда Кармелита лежала в горячке, и сейчас же протянул свою руку навстречу. Две верные руки, дрожа, соединились в дружеском пожатии.

— Ах ты, Господи! Что за манеры! С каких это пор человеку не позволено поцеловать жену друга? — воскликнул Камилл.

Коломбан поднял голову и просиял.

— Жену?.. — переспросил он, забыв все обиды, когда услышал, что Камилл исполнил данное слово. — Жену? — еще раз повторил он со слезами на глазах, не замечая, как смутилась при этих словах Кармелита.

— Или будущую жену, потому что я ждал только твоего возвращения, чтобы уладить это дело, — поспешил вставить Камилл.

— Ах, так… — холодно произнес Коломбан. — Что ж, вот и я!.. — прибавил он с угрозой в голосе.

— Ну-ну, — перебил его Камилл, — раз не хочешь ее поцеловать из любви к ней самой, поцелуй ради меня!

Коломбан приблизился к Кармелите и, почтительно поклонившись, проговорил:

— Вы позволите, мадемуазель?..

— Мадам, мадам, — поправил Камилл.

— Вы мне позволите поцеловать вас, мадам? — повторил Коломбан.

— О, с удовольствием! — воскликнула Кармелита, подняв глаза к небу, словно приглашала Бога в свидетели своей искренности. — Надеюсь, Господь меня слышит и знает, что я делаю это от всего сердца!

Они поцеловались, и оба залились краской.

— Ну, не умерли же вы от этого? — со смехом вскричал Камилл. — Боже мой! Какие вы глупые! Ведь мы договорились, что будем жить как раньше!

— Хорошо, — отозвался Коломбан. — Но прежде чем принять это чудесное предложение, я хочу с вами поговорить, Камилл.

— С «вами»?! — повторил креол. — Дьявольщина! Это серьезно.

— Очень серьезно, — подтвердил Коломбан.

— Ты хочешь послушать, о чем мы будем говорить? — спросил Камилл Кармелиту.

— Нет, — сказал Коломбан, — мадемуазель останется у себя, а мы перейдем к тебе.

— Ну, пойдем ко мне, — согласился Камилл.

И он распахнул дверь, расположенную напротив комнаты Кармелиты.

Бретонец последовал за ним, бросив на девушку взгляд, который словно говорил: «Будьте покойны, я хочу позаботиться о вас».

Кармелита печально улыбнулась, из ее груди вырвался вздох, и она вернулась к себе.

— Ну что, — начал было Камилл, упав в кресло и пытаясь уйти от серьезного разговора, — как тебе понравился твой павильон?

— Очарователен! — отозвался Коломбан. — Я очень вам признателен за память и внимание, но я никогда не соглашусь жить в этом павильоне.

— Отчего же?

— Я не хочу быть ни соучастником ваших проступков, ни прикрытием для ваших дурных страстей.

— Коломбан! — насупившись, попытался остановить его Камилл.

— У нас еще будет время припомнить друг другу обиды, если пожелаете, Камилл. А сейчас позвольте вам сказать следующее. Вы мне поклялись — и в этом заключалось одно из условий моего отъезда, — что будете почитать Кармелиту как будущую супругу, а сами недостойнейшим образом нарушили свое обещание! С этого дня, Камилл, между нами лежит пропасть, отделяющая порядочного человека от клятвопреступника, и я не останусь здесь ни минутой дольше.

С этими словами Коломбан шагнул к двери. Но Камилл преградил ему путь.

— Выслушай меня! — попросил он. — Как верно то, что ты мой единственный друг, Коломбан, — а я чувствовал бы себя глубоко несчастным, если бы это было не так! — так же верно и то, что я хотел бы сделать для тебя хотя бы половину того, что ты сделал для меня. Я люблю, обожаю, почитаю Кармелиту, а сдержать клятву мне одному было невозможно.

Коломбан презрительно усмехнулся.

— Да, я взываю к ней, — продолжал Камилл. — Спроси у нее; надеюсь, ей ты поверишь? Спроси, соблазнял я ее когда-нибудь или хотя бы искушал? Спроси, не получилось ли так, что мы оба непреднамеренно, сами того не желая, роковым образом оказались во власти таинственных сил, и произошло это в одну из душных летних ночей. Спроси у нее, и она тебе скажет, что мы, как дети, обманутые своей невинностью, не искали случая сблизиться, это получилось само собой… Ты умеешь управлять своими чувствами, у тебя нечеловеческая сила воли, ты, возможно, устоял бы. Я же слаб, как тебе известно, друг мой; я чувствовал, как меня одолевают тысячи неведомых желаний, находивших отклик в моем сердце, — ведь эти же желания будоражили Кармелиту, — и я закрыл на все глаза: мир перестал для меня существовать! Можно ли поэтому сказать, Коломбан, что я поступил как неблагодарный друг и нечестный человек? Нет, потому что, как верно то, что меня зовут Камилл де Розан, так же верно и то, что я женюсь на Кармелите в день, который ты назначишь сам! Я не хотел тебе писать обо всем этом, понимаешь? Ведь это привело бы к нескончаемому спору в письмах; но ты здесь, и, как я уже сказал, за тобой слово — назначь день свадьбы!

Коломбан на мгновение задумался.

— Ты говоришь правду? — спросил он, пристально глядя на Камилла.

— Слово чести! — отвечал молодой человек, прижав руку к груди.

— Если так, я остаюсь, — продолжал Коломбан. — Честный человек всегда может рассчитывать на мою дружбу. Что же касается свадьбы, ты сам должен назначить день; разумеется, чем раньше вы поженитесь, тем лучше.

— Сегодня же, Коломбан, слышишь, сегодня же я напишу отцу; я попрошу прислать необходимые бумаги, и через полтора месяца мы сможем сделать оглашение.

— Положим два месяца на случай каких-нибудь непредвиденных обстоятельств. Но уверен ли ты, что твой отец даст согласие на брак?

— Почему он должен отказать?

— Твой отец богат, Камилл, а Кармелита бедна.