Наиболее устойчивыми перед ударами истории и соблазнами цивилизации оказались не глобально-цивилизационные явления культуры, а ценности, основанные на трех компонентах единого опыта:

— ощущение продолжения опыта наследующими друг друга поколениями;

— общая память об особых событиях и исторических персонажах, знаменующих собой поворотные пункты коллективной истории;

— чувство общей судьбы у тех, кто разделяет единый опыт.

На нынешнем этапе наиболее мощно эти три элемента проявляются у наций. Как пишет Э. Смит, «упрямым фактом является то, что национальные культуры являются особенными, привязанными ко времени и экспрессивными… Можно, конечно, «изобрести», даже произвести традиции как готовый продукт, служащий интересам особого класса или этноса. Но все это может выжить и процвести только лишь как часть репертуара национальной культуры»[519]. С точки зрения большого числа культурологов национальная объединительная сила может стать самым серьезным препятствием на пути колоссальных центростремительных сдвигов внутри огромных цивилизаций.

Так было на протяжении всей истории: конфликты внутри цивилизаций не менее яростны и часты, чем столкновения меж-цивилизационного характера.

Итак, окончание битвы идеологий открыло базовые разногласия, производные от различных традиций, прошлого, культуры, языка, религии, этических норм, обратило к исходным ценностям, к родовым обычаям, к религиозным устоям, к патетике прежних ценностей, поколебленных могучим ростом Запада в XVI–XX вв. Впервые в Новое время мир стал отчетливо многоцивилизационным, западные ценности перестали видеться универсальными, а модернизация перестала быть синонимом вестернизации. Сразу же встал вопрос о степени обязательности вестернизации в процессе модернизации. И ответ на него перестал быть однозначным.

Сами западные исследователи приходят к выводу, что, «если на ранней стадии перемен вестернизация способствует модернизации, то на последующих фазах модернизация вызывает девестернизацию и подъем автохтонной культуры — увеличивает общую экономическую, военную и политическую мощь и способствует усилению веры данного народа в свою культуру, укрепляет его культурное самоутверждение»[520]. «Отлив истории» обнажил фундаментальную противоположность основных цивилизационных парадигм — западной, латиноамериканской, восточноевропейской, исламской, индуистской, китайской и японской. «Забывается» интеграция мирового хозяйства и культуры, упорно сохраняется межцивилизационная дистанция, образовывая непроходимые рубежи между столь сблизившимися благодаря телефону и самолету пространствами. На этих-то рубежах и будут протекать основные процессы XXI в.

Экстраполяция обозначенных в предшествующих главах факторов и тенденций создает пять основных сценариев будущего.

Хватит ли силы на век? Нет сомнения в том, что США будут играть важную роль при формировании международного порядка всего XXI века. Вашингтон может столкнуться с непрерывным ростом проблем при попытках уладить приемлемым способом взаимоотношения с Европой, Азией и Ближним Востоком и прочими регионами при отсутствии единой всеобщей угрозы, создающей основу для достижения консенсуса. Но, хотя впереди ждут серьезные трудности, США по-прежнему будут пользоваться колоссальными преимуществами, сохраняя лидерство в широчайшем спектре вопросов: экономических, технологических, политических и военных, на которое в 2020 и даже 2050 году еще не сможет претендовать ни одно другое государство. Основываясь на передовой военной технологии, в обозримом будущем Америка продолжит стремительный рывок, ее армия и флот получат возможность наносить удар по любому противнику в любом месте земного шара в любой момент с исключительной точностью, причем в подавляющем большинстве случаев противник узнает о нанесенном по нему ударе в момент самого удара. Все большую роль станут играть наземные и летающие боевые роботы. Военнослужащие получат обмундирование, созданное на основе нанотехнологий, делающее их неуязвимыми от огня стрелкового оружия, залечивающее раны, позволяющее перепрыгивать через стены высотой несколько метров и невидимое в инфракрасном и даже оптическом диапазоне. Каждый солдат будет иметь индивидуальный компьютер, космическую систему навигации и связи, а также личный БПЛА, позволяющий вести разведку. Такого бойца можно отправить и на войну иракского типа, поскольку риск гибели сводится к минимуму. Только в таком варианте возможно существование наемной армии, если ее целью является участие в реальных войнах.

Возможность гегемонии. Прогноз большинства футурологов в отношении возможности продления на будущее превосходных современных показателей Америки, в отношении сохранения ею исключительных мировых позиций, обретенных между 1942–2002 годами, сводится к тому, что заокеанская республика имеет все возможности в течение нескольких десятилетий владеть ключевыми мировыми позициями в Северной Америке, в Западном полушарии, в Западной Европе и Восточной Азии, во всех четырех океанах и космосе, в военной мощи и военных исследованиях, на основных мировых рынках, в науке и практических разработках, в информационной революции, в производительности труда, в привлечении наиболее талантливых иммигрантов, в мировом университетском образовании, в ведущих средствах масс-медиа, в популярной культуре, в привлечении молодежных симпатий и в международной помощи. Практически Америке обеспечены десятилетия сильнейшего воздействия на мир и на ход мировой эволюции.

Действуя в качестве прототипа экономики нового образца, США увеличивают мощь своей индустриальной поступи и военного могущества, что позволяет им сохранять глобальное влияние. Складывается впечатление, что умелая мобилизация американских ресурсов и ослабление потенциальных противников может обеспечить Соединенным Штатам положение лидирующей державы мира как минимум на 20 лет в будущем. Даже самые критичные аналитики (в данном случае Д. Риеф из Института мировой политики, Вашингтон) приходят к выводу о прочности обретенных Америкой позиций. Незачем ломать копья: «В начале нового тысячелетия кажется очевидным, что ни одно государство и никакой союз государств не сможет в обозримом будущем посягать на гегемонию Соединенных Штатов — в традиционном понимании этого термина»[521]. Такие исследовательские центры, как аналитическая служба влиятельнейшего британского журнала «Экономист», тиражируют свой вывод о безосновательности сомнений в дальнейшем бурном росте экономики США и соответствующего роста их могущества[522].