лишив себя инструментов, которые понадобились бы ему для достижения целей правого крыла. Консерваторы и реакционеры понимали это лучше него; они начали серьезно готовиться к государственному перевороту вскоре после того, как Горбачев в апреле 1991 года возобновил обсуждение союзного договора. Его семимесячный флирт с консерваторами только увеличил уровень поляризации в обществе и политическом истеблишменте, не приведя к чему-либо существенному. Более того, это помогло заговорщикам подготовиться к своей последующей авантюре, которая, в свою очередь, разрушила все надежды на то, что лидеры славянских республик захотят подписать новый союзный договор.

Горбачев утратил контроль над своими политическими реформами и оказался неспособен или не желал предотвратить то, чего он явно надеялся избежать: полный крах коммунистических режимов в Восточной Европе, объединение Германии и вступление ее в НАТО, распад СССР и лишение коммунистической партии права на существование. Баланс успехов и неудач таков, что Горбачев отлично начал (1985–1989), но плохо закончил (1990–1991). Это особенно характерно для тех сфер (экономика и национальная политика), в которых его деятельность обычно оценивается как невпечатляющая, но так было даже в тех сферах политики, в которых ее принято считать успешной. Обстоятельства навязали ему те самые результаты, которых он больше всего хотел избежать (кроме восстановления старого режима).

Это «жесткая» оценка Горбачева как трансформационного лидера. Альтернативой можно назвать «щедрую» оценку. «Щедрые» аналитики отметили бы, что маркетизация экономики и федерализация союза были двумя наиболее трудноразрешимыми проблемами, стоящими перед советским режимом. Ограничения на проведение изменений и создание для этой цели жизнеспособных политических коалиций были гораздо более существенными, чем в области политических реформ и внешней политики. Щедрая оценка должна предполагать, что никакие возможные действия Горбачева не предотвратили бы краха как экономики, так и Союза, учитывая силы, которые он высвободил в 1987–1989 годах, его готовность позволить Ельцину вернуться в политику и политическую стратегию последнего. Более того, в щедрой оценке подчеркивалось бы, что в областях, в которых он добился успеха, наступили долговременные изменения. Созданные Горбачевым демократические политические институты (тайные конкурентные выборы из нескольких кандидатов, подлинные законодательные органы и широкие гражданские свободы) просуществовали дольше, чем он находился у власти, и в этом отношении считаются одними из его величайших достижений как созидателя. Кроме того, хотя Горбачев не стремился к распаду СССР, он фактически создал условия, позволившие окончательному распаду произойти относительно мирно и оставаться таковым в последующие годы, когда Горбачев ушел в отставку. Наконец, Горбачев проложил путь к переоценке места Советского Союза в международной системе и тем самым сделал возможным мирное и (пока что) прочное прекращение холодной войны.

И жесткие, и щедрые оценки основаны на суждениях об эффективности Горбачева в достижении своих целей в ближайшей и долгосрочной перспективе. Они отличаются от оценок, основанных исключительно на шкале ценностей наблюдателя. Можно глубоко восхищаться Горбачевым – как восхищаюсь я – за разрушение и созидание, как преднамеренное, так и непредумышленное; в качестве альтернативы можно осудить его за то же разрушение и созидание. Но это поверхностный подход к оценке лидерства. Вопрос о том, жесткая ли или щедрая оценка более справедлива в отношении Горбачева, остается предметом споров. Вердикт будет в основном зависеть от ответов на вопрос об альтернативах: смог бы кто-либо сделать больше в данных обстоятельствах и без оглядки назад?

Глава 14

Оценка Ельцина как лидера

Ельцин, как и Горбачев, был одновременно разрушителем системы и ее строителем. В те годы, когда Горбачев пытался преобразовать марксистско-ленинскую систему в социалистическую демократию, Ельцин превратился в убежденного революционера-антикоммуниста. Его целью стало уничтожение коммунистической системы вместе со всеми теми ее характеристиками, которые Горбачев надеялся сохранить во имя «социализма» и «советской цивилизации». Затем на развалинах этой системы Ельцин пообещал построить на территории России новую, которую он назвал «рыночной демократией». Как и в случае с Горбачевым, эффективность Ельцина как разрушителя системы можно оценивать отдельно от его эффективности как строителя системы.

Ельцин как разрушитель системы

В 1988–1991 годах Борис Ельцин превратился в героя антикоммунистической оппозиции советской власти. После его решительных побед на выборах в марте 1989 года и в июне 1991 года, а затем над путчистами в августе 1991 года, о его авторитете в стране и за рубежом стали ходить легенды. Он превратился в харизматичного лидера почти мифических масштабов, особенно для тех, кто ранее считал советские и коммунистические структуры непоколебимыми. Таким образом, как лидер оппозиции Ельцин, вероятно, войдет в историю как уникальный, смелый и эффективный человек, сумевший одержать победу, несмотря на кажущиеся превосходящими силы противника. Его «воскрешение» после аппаратной чистки в 1987 году было результатом исключительной политической воли, интуиции и сверхъестественной способности ощущать и формировать настроение масс. Его успех в 1990–1991 годах в отделении понятия «российский» от понятия «советский» был результатом как интеллектуального, так и политического вдохновения (с учетом его целей), как и его настойчивое требование в марте 1991 года, чтобы Россия избрала президента путем всенародных выборов, что произошло впервые в ее тысячелетней истории. Ельцин был революционным героем, добившимся всего, что он сделал, благодаря своим незаурядным личным качествам. Споры о нем, вероятно, будут базироваться в основном на нормативных основаниях. Те, кто одобряет роль Ельцина в разрушении коммунистической и советской систем, скорее всего, положительно оценят его лидерство, а те, кто не одобряет этих целей, соответственно, его осудят. Но ни одна из сторон не станет оспаривать нейтральное с точки зрения ценностей наблюдение о том, что Ельцин в своей роли лидера оппозиции был «творцом событий».

Ничто из происшедшего с тех пор не сможет, по всей вероятности, изменить эту оценку. Оппозиционную деятельность Ельцина в 1980-е годы – как и руководство Черчиллем Великобританией во время войны – можно рассматривать независимо от более поздних событий. Это завершенное действие, которое можно оценивать по его собственным мерилам.

Когда Ельцин стал президентом независимой России, коммунистическая идеология и организация были в значительной степени разрушены. Препятствия на пути прогресса больше не исходили от официальных организаций и доктрин, а скорее являлись их противоположностью. Это были раздробленные правительственные институты, конфликтующие политические юрисдикции в унаследованном от прошлого государстве, дезорганизация экономики и надвигающийся крах государственных финансов, широко распространенная дезориентация и тревога, вызванные распадом СССР и отсутствием общепринятого мировоззрения, вокруг которого теперь, когда «социалистический выбор» Горбачева оказался дискредитирован, можно было бы сплотить население. Поэтому в своей повестке Ельцин должен был сосредоточиться на задачах строительства: государства, нации, новой экономической системы и нового политического строя, новой международной роли для новой независимой России и альтернативного мировоззрения для оправдания