Должно быть, Стэффорд уловил недоумение и потому снизошел до объяснения.

— Беременна в том смысле, что она полна, понимаете?

Ладони Барбары вспотели, и она едва удерживала в руке выскальзывавшую трубку.

— Ладно, — продолжил руководитель семинара. — Можете прислать мне вашу работу. Так и быть, взгляну. Но ничего не обещаю, группа укомплектована.

Он прервал разговор без предупреждения, а Барбара так и осталась стоять с зажатой в руке трубкой, пытаясь переварить услышанное.

— Пол, — промолвила она наконец. — Это невероятно! Совершенно невероятно! Он согласился прочесть мою работу. Велел прислать папку. Как здорово, что ты ему позвонил, хоть я сначала и оробела.

— Я знал, что тебе трудно решиться, а как дойдет до дела, ты справишься. Тебе просто нужно было немножко помочь.

Барбара положила трубку. Пол подошел к ней, легонько поцеловал и сказал:

— Ну, мне пора. Я должен быть в офисе прежде чем меня хватятся. Но, кстати, почему бы тебе не позвонить Маргарет и не поблагодарить ее за совет? Уверен, Бентон это оценит.

Перед тем как представить свои труды на суд специалиста, Барбара заново перечитала написанное, и ей стало не по себе. Вещи, казавшиеся раньше оригинальными, даже новаторскими, теперь виделись бесцветными и заурядными. И как она объяснит, например, почему рассказ с одним сюжетом написан в двух различных манерах? В конце концов она выбрала то, что сочла лучшим из плохого, и буквально заставила себя отправить рукописи по почте. На худой конец ее опусы удостоятся отзыва настоящего литератора.

Две недели спустя университет Нью-Йорка прислал ей бланк для регистрации в качестве участницы семинара. От доктора Стэффорда никакого отзыва не поступило.

Чтобы иметь возможность появляться на занятиях вовремя, Барбара договорилась с Полом, что в четверг он уйдет из офиса в пять часов, а она покормит Дженни пораньше и, как только он доберется домой, отправится в дорогу. Добравшись за несколько минут до станции Пелхэм, Барбара могла рассчитывать успеть на отходящий в 7.08 поезд до Гранд Централ.

На свое первое занятие она заявилась самой первой. Семинар проводился в запущенной аудитории с обшарпанными, испещренными надписями стенами, беспорядочно расставленными столами и растрескавшейся грифельной доской. Сорванная с кафедры преподавателя крышка валялась в углу. Помещение выглядело холодным, запущенным, неприветливым и никак не способствующим созданию творческой атмосферы. Выбрав место в задней части большой аудитории, Барбара пододвинула к столу стул и села.

Участники семинара подтягивались по одному. К обозначенному в расписании часу подошло еще восемь человек, и все они тоже расселись за задними столами. Барбара внутренне улыбнулась: видимо, всех писателей объединяет хотя бы одна общая черта.

Доктор Стэффорд появился внезапно, и сразу перешел к делу, на дав ей времени даже осознать впечатление от его внешности. Он опоздал на двадцать минут, однако и не подумал извиниться, а вместо того с ходу написал мелом на доске предложение. С таким нажи-mom, что мел разломился в его руке и половинка упала на пол.

— Это хорошее двустишие? — спросил Стэффорд, прочитав вслух написанное:

«Увидеть вновь не чаю я напрасно

Поэму, что, как дерево, прекрасна».

Ну? Ну? — нетерпеливо спрашивал он в той же резкой манере, в какой говорил по телефону. — Это двустишие очень часто цитируется. Все вы наверняка заучивали его еще в школе. Так хорошее оно или нет?

Все молчали.

— Если оно плохое, так чего ради вас заставляли долбить его наизусть? Обратите внимание на оригинальность метафоры: поэтическое произведение сравнивается с деревом. Отвечайте, это хорошее двустишие? Ну? Ну?

— Да, конечно, — промолвил слушатель, сидевший рядом с Барбарой.

— Вы уверены?

— Да, — подтвердил отвечавший, однако без прежней убежденности.

— Вздор! Оно ужасно. Одно из худших двустиший, написанных когда-либо на английском языке. А вот… — он снова принялся судорожно царапать мелом на доске… — вот превосходная строфа. Вслушайтесь в музыку, прочувствуйте ритм слов. Прежде всего вы должны научиться самостоятельно распознавать хороший литературный текст. Если кто-то назвал что-то превосходным, это еще не значит, что так оно и есть. Не позволяйте никому навязывать вам свои взгляды. Никому, включая меня. Каждому из вас следует стать для себя единственным судьей в области литературного вкуса. Уверен, все вы знаете, что хорошо и что плохо в жизни. Вы взрослые люди, и у любого из вас уже выработана система жизненных ценностей. Точно так же необходимо выработать и собственную систему ценностей литературных. Вы сможете чувствовать текстуру слов, выносить самостоятельные суждения и в конечном итоге обретете свой путь.

Барбара была заворожена и его идеями и динамизмом, с которым они преподносились.

— Сейчас я раздам вам отрывки из рассказов. Здесь есть выдержки и из великих произведений, и из вполне заслуженно забытых. Имена авторов не указаны намеренно, чтобы это не оказало на вас влияния.

Пока он раздавал собравшимся листки с печатным текстом, Барбара присматривалась к нему, стараясь оценить руководителя семинара объективно и беспристрастно. Низкорослый и сухопарый, он выглядел лет на сорок пять. Рубашка с короткими рукавами оставляла открытыми болезненно худые руки, подмышками расплывались темные круги пота. Венчик редких щетинящихся волос обрамлял гладкую плешь. Резкие контуры лица дополнялись ястребиным носом и глубоко посаженными глазами. Каждая черта его внешности, взятая по отдельности, казалась исключительно непривлекательной, едва ли не на грани уродства. Но стоило Стэффорду заговорить, как он преображался: глаза озарялись внутренним светом, хилое тело наполнялось внутренней энергией. Страсть, вкладываемая им в каждое слово, превращала невзрачного коротышку в яркую, харизматическую личность.

Барбара вернулась домой после одиннадцати. Свет горел только в холле, должно быть, Пол уже лег спать. Она ощутила разочарование, потому что на протяжении получаса пути до станции Пелхэм, где пересела на оставленный там «пинто», предвкушала, как поделится с мужем впечатлениями этого вечера, смакуя их со всеми подробностями.

Следуя давней привычке, она заглянула в спаленку Дженни, откинула упавшие на глаза прядки и, поглаживая нежные щечки, неожиданно поймала себя на том, что говорит с дремлющим ребенком о том воодушевлении, которое вынесла с семинара. Отяжелевшие от сна веки девочки поднялись, маленькие ручонки потянулись к маме, но после короткого сонного объятия снова обмякли. Наклонившись, Барбара поцеловала Дженни в лобик. Как же она любила свою малышку!

Перейдя в свою спальню, где крепким сном спал Пол, Барбара почувствовала, что слишком возбуждена, чтобы лечь в постель, и вместо того решила сесть за письменный стол. Привыкшая добираться до него как сомнамбула, она не нуждалась в свете. Усевшись, Барбара провела руками по рифленым ножкам, погладила потертую кожу, покрывавшую столешницу, и задумалась о работавшей когда-то за этим столом женщине. Взгляд ее был устремлен за окно, на усеянное звездами ночное небо. В ее сознании словно стал распускаться едва не замерзший, но теперь отогревшийся бутон. Персонажи, сюжетные ходы, идеи и их словесное обрамление: все это рождалось само собой, заполняя ее мысли так, что оставалось лишь записать. Она начала набрасывать свой очередной рассказ на листке бумаги, освещенном лишь единственным бледным светильником. Тем, что висел на небосводе.